В камышовые заросли, в чащи густые
остролистной прибрежной гигантской травы,
где могучие стебли, реки постовые,
стрелы метили выпустить из тетивы,
я с ружьем пробирался, как вражий лазутчик.
Я стерег, как жар-птицу, пернатую дичь.
Но один, в окружении пик и колючек,
все не мог своей цели желанной достичь.
Пленник дикой природы, блуждал я под склоном,
под соборным органом, чей трубчатый свод
закрывал мне все небо навесом зеленым.
Он вставал на дыбы, вырастая из вод.
Потерял я манок, и ружье соскользнуло
прямо в омут с плеча, и тяжелая сталь
в глубине захлебнулась болотного гула.
Но клянусь, что утраты мне было не жаль.
Ведь внизу подо мной, в перепутанном иле,
там, едва не втыкаясь в колени мои,
извивались хребты темнокожих рептилий,
стаи рыб со свеченьем тугой чешуи.
Там дышало вовсю, пузырилось и пело
потаенное сходбище странных существ.
То хитиновым, то электрическим телом
подмечало мой взгляд и ловило мой жест.
Кто охотник? Кто жертва? Никто не ответит.
Только мне догадаться пришлось и без слов —
равнодушной природы жестокие сети
мертвой хваткой держали удачный улов.
Вот тогда я почуял дыхание рядом.
И легко со спины вдруг обвили кольцом
невесомые нежные руки наяды,
что к плечу прижималась холодным лицом.
В волосах ее — тонкие ветви ракиты.
На губах ее — соль из речной глубины.
О, как близко в глазах заблестели нефриты
продолжением темно-зеленой волны!
Во спасение мне или дан на погибель
упоительный миг, как из сказки, и тот,
что меня целовал, в напряженном изгибе,
первозданный, отчаянный девственный рот?
Сколько длилось забвение — миг или сутки?
Сколько дрожь ее дергала вместе со мной?
И кружились так низко, так жертвенно утки
над ее сотрясающейся наготой.
Пульс один на двоих барабанил все чаще.
Наконец, ее крик, словно выстрел, взлетел.
Присмирели, раздвинулись хищные чащи,
не забрав, как добычу, измученных тел.
Но в себя не придя и очнувшись едва ли,
безоглядным броском скрылась в толще воды.
А за нею как свита — рой панцирных тварей,
оставляя на глади кругами следы.
Я сидел на траве, и в усталые веки
мне сверканием целилось русло реки.
Но я знал, что забыть не смогу я вовеки
блеск нефритовых глаз, что теперь далеки.