Место, Пальма!

МЕСТО, ПАЛЬМА!

Из соседнего двора по всей округе разносились грозные окрики вперемешку с грязным низкопробным матом:
–– Место, Пальма! … Место! ... Я кому сказал, …. место! ….
Послышался истошный собачий вопль, а затем продолжительный щенячий визг.
–– Ты не человек, ты – изверг…. –– тихо произнесла Тамара, соседская пятнадцатилетняя девчонка, стоящая у калитки.
Как ни странно, но её слова услышал подвыпивший Дадон. Он выпустил из руки поводок и направился к ограде.
–– Ты что сказала, шмакодявка колченогая?! –– заорал он на Тамару.
В этот момент к нему подскочила мать Тамары, как пушинка, перелетевшая через забор, выхватила из его рук палку и стала дубасить ей по его же спине, громко выговаривая со слезами:
–– Паразит! Тебе мало, что ты поизуродовал всех кошек и собак в посёлке, изуродовал, сломал жизнь Тамарке, так ты теперь решил её совсем прибить?!
Дадон вырвался и убежал в сени.
В этом шуме-гаме никто не заметил, как Пальма подползла (молча!) к ногам Тамары, та быстро её подхватила на руки и унесла в свой двор. Присев на пенёчек, она хотела пересадить Пальму на колени, но та здоровыми передними лапками вцепилась в платье и не отпускала его. Она смотрела на Тамару жалобно, прося помощи, а из глаз по мордочке текли слёзы. Тамара знала, что они одинаковые и у людей, и у животных –– едко-солёные.
Вернулась Клавдия Ивановна, присела рядом.
–– Посади на колени, так удобнее будет.
–– Она зацепилась за платье.
–– Значит, боль сильная. Пойду, принесу анальгин.
Клавдия Ивановна работала фельдшерицей в местном медпункте и к ней за помощью приходили не только в пункт, но и домой, поэтому все необходимые медикаменты были и дома –– не побежишь же ночью за ними в медпункт.
Вернулась она со шприцем и бинтом: осторожно ввела иглу, но Пальма даже не шевельнулась, видимо, боль была очень сильная. Через некоторое время мышцы ослабли, лапки отцепились и сползли вниз.
–– Я осторожненько проверю косточки, нет ли перелома, –– Клавдия Ивановна прощупала сначала одну ногу, затем вторую.
–– Понимаешь, перелома как будто нет. Может быть сильный ушиб, а может быть вывих или растяжение связок –– он же за лапку её раскручивал. Вот несчастный. У него же душа-то добрая, за младшими братишками и сестрёнками вон как ходит, как мать родная, а временами бывает зверь зверем.
Тамара потихоньку гладила Пальму и приговаривала: «Спи, моя сестричка, спи, тебе сейчас легче будет».
К забору подошел Дадон.
–– Теть Клава, зд`орово я Пальму покалечил? –– глаза у него были грустные, влажные.
–– А ты когда издевался над ней, не вспомнил о том, что ей больно, что покалечить можешь?
–– Да что вы, тёть Клава, разве в этот момент думаешь о чём-то? В голове только злоба одна. И уж тут кто подвернётся под руку, тот и получит на полную катушку.
–– Да откуда она у тебя с самого утра злоба такая страшная?
–– Всю ночь не спали –– опять наши дрались, а нас по углам гоняли. Сейчас вот дрыхнут, а встанут, пойдут за бутылкой и всё по кругу пойдёт. Быстрее осень подходила бы, в армию уйти, надоело всё, в зверя скоро превратишься.
–– Там убить могут. Не страшно, Даня
–– А чего бояться? Если дано убить, то убьют, где хочешь. И свои «кровные» по пьяни могут убить. Уж лучше при защите Родины, как-то почётнее. Пальма будет ходить?
–– А кто знает. Вот сделала укол –– уснула. Худая очень она. Ты кормил её?
–– Кормил, но не часто, маленьким нечего есть.
–– А зачем брал? На издевательства? –– Клавдия Ивановна строго посмотрела на Даньку.
–– Да как вы не поймёте, тёть Клава, я же дрессировать её хотел, и ребятишкам фокусы разные стали бы показывать. А сам, дурак, искалечил. Да оно всё равно осенью куда-то надо отдавать. Вы не оставите её у себя?
–– А кому ж её больную отдашь? Пока подлечим. Да разве Тамара кому её отдаст! А тебе повестки ещё не было?
–– Я сам в военкомат ходил, просил отправить в армию. Сказали, что в осенний набор первым попаду.
–– Ну что же, жди. Только не так уж сильно хулигань, а то вместо армии попадёшь в тюрьму. Вот тогда уж точно пропадёшь.
–– Да не пропаду я, бабушка говорит, что я заговоренный. –– Данька усмехнулся и неожиданно спросил Тамару: –– А почему ты её называешь сестричкой? Ты что, из собачьей породы?
–– Ты –– дурак? Книжки читать надо. У нас имена одинаковые. Имя Тамара означает «финиковая пальма». Понял?
–– Тамара! –– грозно окликнула Клавдия Ивановна.
Три месяца Тамара выхаживала Пальму: на занятые деньги возили на рентген –– перелома не оказалось, но был задет нерв. И начались примочки, растирания, уколы. Деньги, заработанные на свекле, потратила на дорогое лекарство и провела курс лечения («улетели» её осенние туфли, на покупку которых копила эти деньги).
Через месяц Пальма стала наступать на ногу, но западала на неё. Осенью призвали в армию Дадона. Присылал он письма, но не домой, а Тамаре. И в каждом письме был вопрос: «Что с Пальмой». А через несколько месяцев Дадон пропал: пошел в наряд и не вернулся вместе с оружием. Приходили из военкомата, приезжали из воинской части из Дагестана, все узнавали, не вернулся ли домой. Его родители в следующую зиму в нетрезвом виде свалились у очередного шинка и замёрзли. Братишек и сестрёнок Дадона отправили в детские дома, в интернаты. И не стало семьи, ещё одной ячейки. Избу заколотили, и стояла она скорбным памятником нашему гнилому неразвившемуся рыночно-капиталистическому строю, укором всем нам и всему обществу.
Окончив школу, Тамара поступила в медицинский институт. И вот однажды, будучи студенткой пятого курса, она приехала на каникулы и узнала новость, что вернулся Дадон –– весь больной. Из дома почти не выходил, больше всё лежал. Ухаживала за ним бабушка, мать отца. Тамара сразу же поспешила к нему.
–– Даня, где же ты пропадал эти долгие годы? –– испуганно воскликнула Тамара, увидев перед собой мумию соседа. От того прежнего Дадона остались только глаза, вспыхнувшие радостью при её появлении.
–– О-о! Вот и моя невеста появилась! Да ты что так засмущалась? Зарделась вся… А ты неотразимой красавицей стала. Женихов-то много? Отбоя, наверное, нет?
–– Да что ты, Даня, откуда возьмутся женихи? Кому нужны колченогие? Ты же так меня назвал.
–– Томуся, ты прости меня, вырвалось нечаянно, а расплатиться пришлось по полной программе.
–– О какой расплате ты говоришь? –– удивилась Тамара.
–– Ты спросила, где я пропадал? Во многих местах пришлось побывать: и в плену, и в рабстве, и даже в ад довелось заглянуть. А напоследок три месяца добирался до дома. Тоже не сладко было без денег-то. Часто били. И представь себе, били именно по ногам. Я первое время не понимал, почему так и вопрошал у Бога: «Господи, почему бьют всегда по ногам?» И вот однажды во сне увидел молодую красавицу, кого-то напоминающую. Сейчас вижу, что это ты была. Она спросила у меня: «А ты помнишь, по каким местам бил ты свои жертвы?» И я понял, что Бог есть и он всё видит. Я не знал никакие молитвы, но когда ночевал у бабушки, то слышал, как она молилась. Осталось в памяти часто упоминаемое ей: «Господи, спаси и помилуй, прости грешную». Вот и я стал так молиться. И представь себе, когда при побоях читал молитву, то они казались не такими сильными и продолжительными. Спасало только желание увидеть тебя.
Тамара при этих словах вскочила со стула и хотела приблизиться к нему, но он остановил её:
–– Сядь! Нельзя ко мне приближаться, чахотка у меня. Вот так-то, невеста, и не удалось мне ни разу тебя поцеловать. Но ничего, другой, похожий на меня, будет ещё сильнее любить тебя. Поверь мне, так и будет. Я теперь твёрдо знаю, что те, над кем издеваются, получают Божью защиту и благодать. А уж во что у кого она выльется, эта благодать, знает только Он один. Так что твоё счастье ждёт тебя впереди. А те, кто издевается, тоже получают по заслугам, только со знаком минус.
–– Даня, а почему мать дала тебе такое странное имя –– Даридон? Оно же не русское.
–– В турпоходе она познакомилась с одним болгарином, полюбила его. Вот в честь его и назвала меня. Ох уж и давал шенкелей отец за этого Даридона! И мне перепадало. А казалось бы, арифметика простая –– всё это было до тебя, ты решил взять её с ребёнком, так за что мстишь? А оказывается, за любовь. Не его она любила, а того Даридона. И отец чувствовал это, и бесился потому. А мать терпела всё. Часто, когда выпьет, рассказывала про отца, такого хорошего, нежного, какая красивая любовь у них была. А мама и сама-то красавица. Это она за последние годы опустилась.
–– Да, она была красивая. Ты похож на неё. –– Тамара пыталась найти черты сходства у Даньки с матерью.
–– Нет, мама говорила, что я похож на отца.
–– А ты не хочешь его найти? ––
–– Зачем? Я за жизнь уже тонкой паутинкой держусь. Отпущу и всё.
–– А ты держи крепче, не отпускай, –– со страхом произнесла Тамара.
–– Посмотрим, –– лицо Даньки просветлело от появившейся улыбки на нём. –– Пож-жив-в-вём, –– Данька закашлялся, поднёс полотенце ко рту и оно моментально окрасилось. К нему подбежала бабушка Дуняша. Приподняла его с подушки.
–– А ну-ка подай мне вон тот тазик, да беги за матерью, а тебе тут делать нечего.
К вечеру пришел батюшка из храма –– его пригласили особоровать Даньку перед смертью.
Отец Никодим слыл батюшкой со странностями –– вёл монашеский, даже можно сказать, затворнический образ жизни, но изредка на крестинах или свадьбе мог «дозволить» себе стопочку спиртного, а вот похороны и поминальные дни о спиртном даже не вспоминали. В близлежащей округе привыкли к этому, так как не только уважали батюшку, но и побаивались из-за его строгого, пронзительного взгляда, проникающего до самого донышка нутра –– казалось, что там он видит самые потаённые грехи.
Зайдя в дом и увидев Даньку, вытянувшегося на кровати в ровную былиночку, отец Никодим удивлённо посмотрел на бабушку Дуняшу:
–– А зачем его соборовать? Его душа чище падающего с неба снега. Его лечить надо, а не готовить к смерти. Я его заберу к себе, И ты, Дуняша, пойдёшь с ним, мне одному не побороть его хворобы, родная кровь должна быть рядом.
Отец Никодим вдруг строго посмотрел на молча столпившихся у двери соседей и почти крикнул:
–– А избу раскатать по брёвнышку на все четыре стороны. Никому здесь не будет счастья, а только беда. А если возвернутся ребятишки, то вы их приютите, не оставите на улице.
Перед самым отъездом бабушка Дуняша отдала Тамаре свёрток, где были фотографии отца, матери, младших сестрёнок и братишек и две ученические тетрадки с записями.
– Что это такое, бабушка Дуняша?
–– Не знаю, что в них. Бывало, подойду, спрошу: «Что строчишь, касатик?» А он улыбнётся, а потом грустно так скажет: «Томуське потом отдашь, она разберётся….». Всё боялся, что не увидит тебя. Сколько раз повторял: «Не хочу уходить не повинившись. Не прощённым грех умирать». И вот дождался. Но, видать, не жилец он.
Разыскали машину и перевезли Даньку с бабушкой Дуняшей в старенький дом отца Никодима. А вскоре его перевели в южную область, где открывался новый храм. От сестёр Даньки, вернувшихся в село и вышедших замуж за местных парней, знали, что Данька выжил, поднялся, окреп и помогал отцу Никодиму в его церковных делах.
А дом Данькин на следующее утро сельские мужчины разобрали, раскатали по брёвнышку, по досочке на все четыре стороны. И так долго лежали они –– никто не хотел иметь их в своём хозяйстве.. И только однажды утром обнаружили, что брёвен, досок нет. Кто их забрал –– никто не знал, да и разговор о том не заводили.
А Тамаре в наследство от Даньки, в память о нём остались его тетради. На последней странице одной были написаны те слова, которые передала ей бабушка Дуняша: «Боюсь умирать, не повинившись перед Тамарой».
После окончания института Тамара неожиданно для себя вышла замуж за военного хирурга, старше её на пять лет. Александр провёз её по всем известным клиникам, разыскал профессора, согласившегося сделать операцию, после которой её хромота исчезла. Она не могла поверить в это чудо и с трудом, медленно привыкала к своему новому месту в нормальном людском потоке без насмешек или жалостливых взглядов в свою сторону.
Сидя со своими замечательными сорванцами-погодками Даридоном и Дарьей, Тамара часто заглядывала в тетради Даньки с его рассуждениями о жизни, с его сказками –– трогательными, нежными, возвращающими в волшебный сказочный мир. Однажды она увидела эти тетради на столе рядом с компьютером, за которым работал муж.
–– Как они к тебе попали? –– удивилась Тамара.
–– А ты, оказывается, собственница, мой Ангел. –– улыбнулся Александр. –– А если серьёзно, то ты не имеешь права прятать их. Это предательство по отношению к Дане. Тем более что здесь замечательные сказки и прекрасные, и очень полезные мысли высказаны. Я хочу, чтобы мои дети читали всё это. Поэтому держи подарок, –– он протянул ей книги, красиво оформленные, на мелованной бумаге, в твёрдом переплёте.
–– Саша, когда ты успел? –– удивилась Тамара и в то же время очень обрадовалась, потому что у неё самой была такая мечта.
–– А я хотел преподнести тебе сюрприз. И вижу, что это удалось. Но почему ты пришла из парка грустная? Что случилось?
–– Там мальчишка дрессировал щенка и орал на него как когда-то Данька: «Место, Пальма!» И я сразу вернулась в то время.
–– Но сейчас твоё место в другой нише и оно неизменно.
–– Ты не понял меня, Саша. Вот и ты говоришь о разных нишах. Но ведь каждый из нас может оказаться в той, низшей нише, где была я, где находятся миллионы других. Но почему наше общество обязательно должно делиться на разные ниши по физиологическим данным и по материальному положению?
–– Ты хочешь, чтобы были социализм или коммунизм?
–– Меня не интересует, как будет называться то общество, при котором люди будут уважать друг друга. Может быть, это будет какой-нибудь гуманистический строй, основополагающими качествами которого будут Любовь, Дружба, Взаимопонимание без насилия и зла. Ну вот, ты еле сдерживаешься от смеха, –– обиженно проговорила Тамара.
–– Что ты, Солнышко, я не смеюсь, а улыбаюсь. Когда ты горячишься, то становишься ещё красивее, и тут никакие ниши не спасут. Стоп! Я понял, какое общество нам нужно –– общество Красоты!
–– Выдумщик! А я серьёзно…
–– Я тоже серьёзно. Уверен, что наши внуки будут жить при другом обществе, при таком, о котором говоришь ты. Но чтобы это случилось, должно быть как можно больше Данькиных сказок и тогда Добро победит Зло. Согласна, Солнышко моё?
–– Согласна. Пусть будет так!