Уладив с Лаваном дела,
отправился Яков домой.
Шла рядом, об руку - рука,
тревога о будущем дне.
Как знать, что у брата прошла
обида с тех пор стороной,
когда на потребу врагам,
она поселилась в родне?
Он вестников выслал вперед
с посланием к брату Исаву:
«Исав, шлет привет тебе брат
и раб твой во веки веков.
Я верю! - в единстве наш род
добудет великую славу.
Забудем, что было вчера.
Раздоры – удел дураков.
Я был у Лавана и там
во благо трудился доныне.
Добился успехов, то бишь
ослы есть и прочий весь скот.
Я дважды женатым там стал,
есть дети, рабы и рабыни.
Нет благоволения лишь, -
душа от тебя его ждет».
Ушли скороходы в забег
и скоро вернулись обратно
с тревожным известием, что
навстречу идет ему брат.
Четыреста душ человек
идет с делегацией братней.
К подобным делам не готов
был Яков и вести не рад.
Он спешно людей рассадил
с именьем своим на два стана
с намереньем подстраховать
богатство на случай беды,
размыслив, что если один
из станов падет от братана,
другой можно ретировать
пока не рассеялся дым.
Не ведал в испуге он чем
родная земля его встретит.
И на ночь молился изгой:
«О, боже отца моего!
смотри: недостойный твой червь
во исполненье завета
к отчизне своей дорогой
вернулся, и что - из того?
Покоя мне страх не даёт,
и мучает призрак былого.
Я дом с ним покинул и с ним
теперь перешел Иордан.
Исава боюсь! – он убьёт
меня в исполнение слова.
О, боже! избавь, сохрани
от брата меня и мой стан!»
Известно, что утро даёт
совет мудренее, чем вечер.
Идею ему сон подал:
Исаву дары поднести.
Распределил он свой скот
по двести голов, недалече
послав друг за дружкой стада
вперед, а народ известил:
«Отныне гуськом предо мной
пусть следуют стадо за стадом,
и тот, кого спросит мой брат:
чей ты да идешь, мол, куда? –
пусть скажет, что брат, мол, родной
сей скот шлет Исаву в награду,
а сам он найти будет рад
дорогу домой по следам.
Отправились с миром дары
искать от земли той привета,
где Яков пристал на ночлег.
Он сделал уже все, что мог.
Осталось какой-нибудь дрын
дать женам, рабыням и детям
и вброд с ними преодолеть
последний, но бурный поток.
Устроились на ночь. Один
остался в своих он покоях,
но только желанный покой
душе его сон не придал.
Какой-то всю ночь господин,
нимало ему незнакомый,
во сне с ним боролся – такой
настырный, что просто беда!
И до появления зари
с ним Яков в борьбе кувыркался,
да так, что сустав повредил
противник ему на бедре.
Но Яков не дал ему приз -
с достоинством сопротивлялся,
пока ему тот господин
не сдался уже на заре.
И Яков, поймав под конец
партнера на хитрый приём:
«Не отпущу я тебя! -
воскликнул, - скажи мне, кто ты?»
«Чудак ты! – ответил борец. -
Что в имени тебе моём?
В борьбе одолел ты себя,
считай этот подвиг святым.
Бог – это когда человек
в душе говорит сам с собою,
готовый к духовной борьбе
с несовершенством своим.
Вот с этим прими мой ответ:
считай, что боролся ты с богом.
Взял верх? - подчинятся тебе
и люди, на том и стоим!»
И благословенье бог дал,
и солнце всходило, когда
шел Яков навстречу мечте
по обетованной земле.
И на ногу он припадал,
но что в хромоте за беда,
когда он достиг, что хотел -
навеки свой страх одолел.
И вот он увидел вдали
как стелется пыль по дороге.
Навстречу ему шел Исав,
за ним - грозной тучей народ.
Не мешкая, распределил
всех Яков детей своих строго -
по статусу женщин, а сам
к встречающим вышел вперёд.
И следуя к брату, семь раз
ему до земли поклонился.
Тому, кто уверен в себе,
не вредно и спину согнуть.
Привет у Исава из глаз
мужскою слезой покатился.
Так, после раздоров и бед,
соединился их путь.
Радушно обнял его брат
и пал к нему, плача, на шею,
сказав, что с течением лет
обиды в себе он изжил.
Как часто безудержный страх
живет только в воображенье, -
причины давно уже нет,
а есть лишь одни муляжи.
Своих представляя детей,
чело преклонили служанки.
За ними, ступая вослед,
пришли две жены на поклон.
Всё – чинно, как Яков хотел,
и вот, наконец, подбежал к ним,
Иосиф - последний в числе
двенадцати детских голов.
«Скажи, а зачем ты послал
гуськом мне скотину навстречу? –
задался вопросом простым
Исав, - что еще за парад?»
«Хотел я…, - тут Яков солгал:
гуськом, по частям как на сечу,
душа его шла, – …чтобы ты
благоволил ко мне, брат».
И хлынули чувства струей.
Исаву расхвастался Яков,
при этом манерами был
он зайцу подстать во хмелю:
«Здесь всё, что ты видишь – мое!
Богат я имуществом всяким.
К тебе, кто обиду забыл,
дарами я благоволю».
В ответ улыбнулся Исав,
отказываясь от подарков.
На ценности жизни имел
свой собственный взгляд зверолов.
Но Яков жужжал как оса,
и так он упрашивал жарко,
что брат под конец разомлел
от тех благодарственных слов:
«Ну, ладно! Идти уж пора.
Я первым пойду, ты – за мною».
Но Яков подумал: тогда
опять его номер - второй!
А он не забыл то, что брат
продал первородство, – не стоит
в отчизну входить по следам!
Смекнул и ответил хитро:
«И рад бы я, мой господин,
но дети устали в дороге,
да нужно скотину доить, -
не дай бог, на марше помрет.
Ступай скорым шагом один,
а я здесь побуду немного.
Нельзя мне сейчас выходить
с такою скотиной вперед».
Вернулся Исав в тот же день
и сразу ушел на охоту.
А Яков местечко нашел
и там себе выстроил дом;
часть поля купить приглядел
и в поле наладил работу;
скотину укрыл шалашом
и свил худо-бедно гнездо.
Однажды пошла посмотреть
окрестности дочь его, Дина.
Увидел девчонку Сихем -
сын местного князя… И вот
случилась беда – то, что впредь
несчастьям неисповедимым
положит начало, и чем
закончится мир в свой черёд.
Хотя, как приходит любовь? –
про то никому неизвестно.
Насилием девушку взяв,
Сихем вдруг ее полюбил
и жаждал минутки любой
увидеться с тайной невестой.
«Без Дины и жить мне нельзя!» -
отцу сказал, как отрубил.
От дочери Яков узнал
о шалостях местной элиты,
но ставить вопрос на ребро
без сыновей не рискнул.
Была им соседей вина
по возвращенью открыта.
Пришел в возмущенье весь род,
и отомстить присягнул.
Отец жениха, князь Емор,
с почтеньем пришел в дом невесты:
«Так вышло, что к Дине прилип
мой сын - да со всею душой!
Видать, родственный уговор
нам был бы сегодня уместен.
В достатке на всех тут земли -
нам всем будет здесь хорошо.
Вы дочь свою выдайте нам,
и пусть породнятся народы.
У вас дочерей будем брать,
а наших - берите себе.
Народная доля сильна
единой землей и природой.
Все люди желают добра,
мечтая о лучшей судьбе».
И этим отцовским словам
Сихем умоляюще вторил:
«Мне только у вас бы найти
благоволение в очах!
Отдам, что ни скажете, - вам
нет дара такого, который
сравняется с тем, что в пути
любовь я свою повстречал».
Со скрытым лукавством в глазах
переглянулись тут братья.
Они порешили давно
чему равен тот эпизод
и молвили так: «Обрезать
немного от мужеской стати
придется вам, – больно, но
так метит себя наш народ.
И если народы свои
в содружество объединять нам,
то будьте такими как мы, –
издревле таков наш закон!
Быть может, на чем мы стоим
для прочих людей непонятно,
тогда лучше руки умыть,
а прочих - послать далеко».
Влюбленный Сихем, без прикрас,
к уступке любой был готов,
Емора такая цена
удовлетворила вполне.
Оценки элиты подчас
приводят к страданиям вдов.
Все это знакомо и нам,
живущим в сегодняшнем дне.
Преследуя цель ублажить
за шалости сына соседей
и выгодным браком закрыть
неловкий семейный вопрос,
правитель велел долго жить
всем вместе, сказав, что не вреден
обряд чужестранцев, чья прыть
таила немало угроз.
Желаешь народ убедить? -
умело веди пропаганду.
Мутили сихемских людей
агенты у главных ворот:
«Сии люди смирные! Бить
не будут нас, - это не банда.
Худых не имеет идей
и помыслов этот народ.
Вдвойне станет выгодней нам,
когда породнятся народы.
У них дочерей будем брать,
возьмут они наших себе.
Народная доля сильна
единой землей и природой.
Все люди желают добра,
мечтая о лучшей судьбе».
И уши развесил народ,
поверив суждениям трезвым
о равенстве-братстве людей, –
кто ж этому был бы не рад?
И сразу же там, у ворот,
был всякий идущий обрезан,
с надеждой, что завтрашний день
счастливей, чем было вчера.
В день третий, как только обряд
свалил населенье болезнью,
брат Левий и брат Симеон
свои обнажили мечи
и резали плоть почем зря.
И милости ждать бесполезно
от тех, кто умел, слыша стон,
лишь смертью болезни лечить.
Резней завершился роман
Ромео с Джульеттой библейских.
Погибли Монтекки, а дочь
взял род Капулетти домой.
И город разграбил их клан,
когда воевать было не с кем,
и Варфоломеева ночь
свершилась тогда под луной.
«Зачем наломали вы дров?
Меня сделали ненавистным
вы, местных людей отлупив, -
посетовал Яков. - Теперь
объединится народ,
и будет нам всем реконкиста…
Котенку на хвост наступи,
он тут же становится зверь».
Что делать? – на этот вопрос
ответил Господь: «Делай ноги!
Пора возвращаться к отцу –
давно по тебе там скорбят».
Рахили велел Яков: «Брось
всех идолов вон, ради бога,
и руки умой, а к лицу
теперь камуфляжный наряд».
И спешно, пока заглушал
переполох от погрома,
чужих закопали богов
под дубом на поле чудес;
и серьги, что были в ушах,
и всё, что носили матроны,
упрятали там от врагов,
и скрытно ушли через лес…
…Вефиль их слезами встречал -
процессией шел похоронной.
Кормилицу он хоронил -
вторую Ревекину мать.
В тот скорбный прощания час
господь душу Якова тронул
и долго беседовал с ним
о том, как им жизнь продолжать.
Кормилицу под дубом слез
на вечный покой схоронили,
но смертью одною тогда
еще не насытилась мгла.
Нежданный поход преподнес
проблемы в здоровье Рахили –
в Вефиле ей сына бог дал,
принять его мать не смогла.
И памятник тем кто любим
над гробом ее изваяли.
Пронес он любовь и печаль
сквозь время и тысячи бурь.
Сын Якова старший, Рувим,
увлекся служанкою Валей,
решив для нее по ночам
носить мандрагорову дурь.
А сам Яков, как блудный сын,
упал пред отцом на колени.
Но был уже в коме старик,
прожив чуть не две сотни лет.
И смерти пробили часы.
Душа отделилась от тлена,
родным наказав подарить
бездушное тело земле.
Три смерти, три разных судьбы -
явления мира былого,
сведенные в фокус один,
связались в единый клубок.
Остались два брата, но был
не в фокусе мир их суровый -
кто сзади, а кто впереди?
Охотник наладился вбок.
Он в горы ушел, где земля
полна не скотиной, а дичью.
Забрал сыновей, дочерей
и весь многочисленный скарб.
Умеем мы всё разделять
и делать за вычетом вычет,
стремясь на отдельной горе
счастливую долю искать.