* * *
Зеленый дятел сел на мачту.
Постукав носиком – крепка! –
Взлетел.
Никто не мог пока что
Из дятла сделать моряка.
Мне говорили:
«Что ты, спятил?
Бери задачи
по плечу!»
Я вышел в море.
Я не дятел.
Не додолбив –
не улечу.
* * *
Спят корабли на дне морском,
Засыпаны песком.
Во вскрытых трюмах мокнет груз,
Лежит на тюке тюк,
И стаи розовых медуз
Заглядывают в люк.
И поздно разбирать, кто прав
И кто недоглядел.
Средь зарослей подводных трав
У них один удел.
В нем ярость волн, коварство мин
И выстрелов раскат,
Живет он горечью седин
И тяжестью утрат,
Живет он сотнями следов
В сердцах матросских вдов.
А сыновья теперь пошли
Упрямые, в отцов,
Им так же снятся корабли
И свежесть парусов,
Клокочущий в машинах пар,
Морзянки тонкий писк,
Кроноцкий мыс, Югорский Шар,
Романтика и риск.
И плачут матери тайком,
Им все дано понять:
Коль сын родился моряком
Так сына не унять.
И надо подыскать слова,
Невестке чтоб сказать:
Моряк – он может раз, и два
Из рейса запоздать,
Но он вернется все равно, –
Бывало с мужем так…
И вспомнить про морское дно,
Где крепко спит моряк.
* * *
Иные поэты парят в эмпиреях,
В тиши кабинетов стихов их начало;
А я сезневал парусину на реях,
И шхуну балтийской волною качало.
Еще не исчезли тепличные музы,
Да что им известно?
Мечтанья, капризы…
А я выгружал многотонные грузы
На Новой Земле и на острове Визе.
…Чеканна строка,
горделив амфибрахий,
И счет на литавры предъявлен к оплате.
…А молодость наша глядит с фотографий
В помятой фуражке,
в курсантском бушлате…
* * *
За Сескар, за Гогланд, за Лавенсаари
Идут баркентины, шурша парусами.
Как струны, упруги высокие ванты.
Впервые встречаются с морем курсанты.
Их робы еще полинять не успели,
Над ними полярные ветры не пели;
У них – впереди судовые работы:
Тянуть через блоки набухшие шкоты,
Чинить парусину, стоять у штурвала,
Наверх выбегать по ночному авралу,
А дальше – с жестокими штормами схватки
И первая линия первой прокладки…
И с завистью смотрят на них капитаны
Судов, уходящих в далекие страны.
Ведь это их юность по борту проходит,
Ведь это их юность на вахту выходит.
Вернутся в оставленный порт пароходы,
Но вспять не воротятся юные годы.
Они улетели, шурша парусами,
За Гогланд,
за Сескар,
за Лавенсаари.
Сескар, Лавенсаари (теперь – Мощный), Гогланд – острова в Финском заливе.
Баркентина – трехмачтовое парусное судно.
* * *
Над морем Баренца – туман.
Всю ночь не выходя из рубки,
Посасывает капитан
Мундштук давно погасшей трубки.
Под утро снова влезем в лед
И распугаем всех тюленей.
…Все лето писем не придет –
Здесь нет почтовых отделений.
* * *
До точки, где сошлись меридианы,
Совсем недалеко – подать рукой.
Отсюда шли на полюс капитаны
И падали в пустыне ледяной.
Здесь царство льда – недвижно и сурово,
Здесь никогда деревья не росли;
Последнее пристанище Седова,
Клочок ближайшей к полюсу земли.
Был переход нелегок, и нередко
Уже казалось – нет пути вперед;
Нам помогала авиаразведка
В плавучих глыбах отыскать проход.
И вот открылся остров нам навстречу,
Кунгасы с грузом к берегу ушли;
Уже на третий день болели плечи:
Мы ждать ни дня, ни часа не могли.
Случалось – лезли в ледяную воду,
Случалось – сутки не смыкали глаз.
И мы опередили непогоду,
И точно в срок был выполнен приказ.
И снова – в путь! Протяжными гудками
Прощаемся с оставшимися тут,
И гулко прозвучал над ледниками
Зимовщиков винтовочный салют.
* * *
Пересекая параллели
По морю Баренца на юг
Идем оттуда, где метели
В июле месяце поют,
Оттуда, где грохочут льдины
И на снегу – медвежий след,
Где не промерены глубины
И на причалах кранов нет.
Сияний северных сполохи
Уже остались за кормой.
Как будто из другой эпохи
Мы возвращаемся домой.
* * *
А ночами на вахте холодно,
Заползает под плащ туман…
Ну, не спи, нельзя, выше голову,
Выше голову, капитан!
Наша служба полна романтики.
Снова волны бьют в барабан
В Ледовитом или в Атлантике:
«Выше голову, капитан!»
Если девушка вас оставила –
Не оставит вас океан.
Повторяйте, приняв за правило:
«Выше голову, капитан!»
Если ваши стихи не клеятся
Иль не пишется ваш роман –
Никогда не поздно надеяться,
Выше голову, капитан!
Жизнь – не кресло в кают-компании.
Каждый сам себе Магеллан.
…И в последнем моем дыхании –
«Выше голову, капитан!»
* * *
Я помню опасный фарватер,
Где вешки – вплотную к бортам.
Он узок настолько, что катер
С трудом пробирается там.
Там, словно зажатые в клещи,
Меж рифов проходят суда.
Там справа и слева зловеще
Кипит бурунами вода.
Легко там на мель напороться –
Лишь стоит чуть-чуть оплошать,
И поздно страницами лоций
В такие минуты шуршать.
На картах написано мало.
Опасность идет по пятам.
Матрос, не зевай у штурвала,
За румбом следи, капитан!
Есть счастье в пути, на котором
Решимость и смелость нужны:
Следить за мигающим створом,
Искать под водой валуны.
Кто зоркости глаз не растратил –
Не ищет дороги в обход
И самый опасный фарватер
Уверенным курсом пройдет.
Створ – здесь – навигационные знаки, указывающие линию, по которой должно двигаться судно
* * *
В небе, словно гвоздики,
Звезды загораются,
Капитан на мостике
Яростно ругается.
Холодно на палубе –
В смысле одиночества.
Если бы
ты знала бы,
Как с тобой быть хочется!
* * *
Капитану не спится.
Эх, вздремнуть бы хоть малость!
Позади та граница,
За которою – старость.
И уже мутновато
В окулярах бинокля,
И в груди, словно вата,
Хрипы кашля нмокли.
Но, не глядя на возраст,
Надо мерзнуть ночами,
Будто прежняя бодрость,
Будто в самом начале…
Он за судно в ответе,
Он не вправе иначе,
Здесь – не малые дети,
Здесь не верят в удачу,
Верят в точные вещи,
Верят в истинный пеленг…
Где-то в дымке зловещей
Ощетинился берег.
Сопряженная с риском
Осторожность нужна там,
Чтоб на румбе не рыскать
Рулевым-салажатам.
Лаг работает точно –
Будто вяжет на спицах.
…И опять этой ночью
Капитану не спится.
Это, верно, к погоде
Ноют старые кости…
Он встает и выходит,
И проходит на мостик,
Где предутренний холод
И туман над водою,
Где, как прежде, он молод,
Словно море седое.
Лаг – прибор для измерения скорости судна и пройденного расстояния
* * *
Любовь без пошлины таможенной
Через любой рубеж провозится.
Любить и верить – так положено,
Любить и мучиться – так водится.
Уходим в рейсы заграничные,
Глядим на разные диковины,
Но остается что-то личное,
Чем сердце к берегу приковано.
…Когда Колумб открыл Америку,
Он тоже тосковал по берегу.
* * *
В опасный и дальний вояж
Сегодня уйдет каравелла.
Недели пройдут, как мираж,
Под парусом облачно-белым.
Она улетит к берегам
Чудесной страны Эльдорадо,
Где золото липнет к ногам
В дорожках волшебного сада,
Где люди не знают обид,
Где всё – величаво и просто.
Плющом он и лавром обвит,
Прекрасный и сказочный остров.
Но что-то глядит капитан
На бухту сурово, как туча:
Быть может, все это – обман,
И, может, остаться бы лучше.
Все вспомнив и все повторив,
Разгадку сомненьям он ищет;
Он видит коралловый риф,
Нацеленный в хрупкое днище,
Пиратский налет, абордаж
И в волнах безгласное тело…
И все-таки в дальний вояж
Сегодня уйдет каравелла.
* * *
Это море ударило в струны,
Приподняв над пучиной корабль,
Это древние саги и руны
Оживают при слове «Нордкап».
Это узкие горные тропы
И прибоя размеренный храп,
Это крайняя точка Европы,
Вознесенный над морем Нордкап.
Я мечтал о Нордкапе порою,
Как о рифме мечтает поэт:
Мол, такую однажды открою,
Что и слов для сравнения нет.
Что ж, не зря я себя обнадежил:
Я и море, и мыс увидал.
Только вовсе они не похожи
На придуманный мной идеал.
Я не встретил варягов и скальдов, -
Эти сказки, видать, ни при чем;
Только высились хмурые скалы,
Да белел на скале маячок.
Неприметно и буднично-просто
Он прошел и укрылся в туман,
Как проходит по траверзу остров
И уходят суда в океан.
Но по-прежнему море торопит,
Да и ветер еще не ослаб.
…Это крайняя точка Европы,
Это пройденный мною Нордкап!