* * *
О годы раннего студенчества!
Общаги тягостный уют,
Внезапный приступ молодечества
При чьем-то крике: «Наших бьют!»
Марксизм с надстройками и базисами,
В зубах навязший сопромат, -
Пустыня с редкими оазисами:
Влюбленность,
дружба,
Ленинград…
* * *
Над сумрачной Невой зажгутся фонари,
И воды отразят сплетения мостов.
Послушай тишину и мне не говори
Ни слова про любовь,
Ни слова про любовь.
Поднимется вода под самый парапет.
Мы будем говорить о сотне пустяков.
Как речь твоя мила, и в ней, конечно, нет
Ни слова про любовь,
Ни слова про любовь.
Мы столько раз с тобой встречали октябри.
Студил нас ветерок осенних холодов.
Взгляни в мои глаза и мне не говори
Ни слова про любовь,
Ни слова про любовь.
Осенние мосты я в памяти храню.
Расстанемся с тобой, чтоб повстречаться вновь
У сумрачной Невы, и я не пророню
Ни слова про любовь,
Ни слова про любовь.
* * *
Эту зиму мы прожили в Лисьем Носу,
Будто в стену упершись с разбега.
Там высокие сосны несут на весу
Шапки чистого, пышного снега.
Вместе с сыном, одетым в смешной капюшон,
Мы спешили домой с электрички,
И одну неизменную песенку он
Каждый раз заводил по привычке.
День прожив обезличенно в детском саду,
Он теперь-то выкидывал штучки.
Неподдельно страдая: «Никак не иду…»,
Он тоскливо канючил: «На ручки…»
Нет маршрутных автобусов в Лисьем Носу,
На такси – не хватило бы денег.
И тебя я, сынок, как младенца, несу.
До чего же ты, сын, тяжеленек!
А в душе говорю: ты, сынок, подрастешь,
Станешь взрослым, познаешь науки;
Если я упаду – ты меня понесешь,
Подхватив на могучие руки.
…Вспоминаю, как жили мы в Лисьем Носу.
Сколько лет с той поры пробежало!
Вспоминаю, как сына куда-то несу
Под напев его маленьких жалоб.
А снежинки блестят – вроде маленьких солнц,
И перрон, как всегда, многолюден,
И торопится к поезду Ольга Берггольц,
И гуляет по просеке Дудин.
Воробьи продолжают свой вечный скандал,
Снегири ожидают кормежки.
А в соседском саду старичок-генерал
По утрам расчищает дорожки…
* * *
Ни проворством я не был богат, ни мошной,
Не имел ни пальтишка, ни кофты.
Вот и стала ты, дочка, большой-пребольшой,
Ленинградская девочка с Охты.
Мы, тебя породив, как сожгли корабли, -
Хоть сей факт осознали не сразу.
С другом Валькой тебя из роддома несли
Осторожно, как хрупкую вазу.
Валька Брянцев – теперь он профессор в Керчи,
Он теперь патриот Украины.
Ты была словно робкое пламя свечи,
Против прочих детей вполовину.
Помнишь город – обитель туманов и пург,
Тот, где сделала первый свой вдох ты?
Это твой Ленинград, это твой Петербург,
И Большая, и Малая Охта.
Вот трамвай заползает на Охтинский мост –
Это, верно, шестнадцатый номер.
Этот город велик, этот город непрост,
Этот город жесток и огромен.
Ты, быть может, успела его позабыть
И иной тебе город угоден.
Только я не могу по заказу любить –
Ты прости мне, что я старомоден.
Ты к иным городам прикипела душой,
Словно дверь заперла на замок ты.
Вот и стала ты, дочка, большой-пребольшой,
Петербургская девочка с Охты.
* * *
От обрыдлого климата местного
Временами так хочется мне
На трамвае доехать до Невского
И по правой пройтись стороне.
Я оттуда в дороги неблизкие
Отправлялся осваивать мир,
Там в витрине Наталья Дудинская,
Тех времен божество и кумир;
Там такие девицы встречаются,
Над асфальтом так гордо плывут,
Что, увидев их, впору отчаяться
И воскликнуть: «Умри, Голливуд!»
Элегантны, как будто фарфоровы,
Пальцы тех неприступных девиц,
И глаза их горят светофорами
Меж приклеенных к векам ресниц.
Мне милее души моей лекарши, –
Их в толпе опознаешь не вдруг, –
Бескорыстные библиотекарши,
Поэтессы натруженных рук.
Что с того, что наряды неброски их,
Что не шибко их жаловал фарт,
Непреклонных, как Софья Перовская,
Вдохновенных, как Жанна дАрк?
Ну, а вот и десант бесенят,
В чьих глазах вожделенье успеха,
Неуемное племя стиляг,
Опереточных трагиков века.
Переменчивой моды рабы,
Со своим языком и уставом,
Принимают уколы судьбы
Снисходительно, как бы устало.
Вот и я; тороплюсь, – но куда?
С любопытством взираю на встречных.
Мне и горе еще не беда,
Словно жить вознамерился вечно.
Кони Клодтовы там, над Фонтанкой,
Укрощаются властной рукой.
Что мне делать с судьбой-хулиганкой,
С той поры отобравшей покой?
Словно вижу в бинокль я нерезкий
(Не настроить – крути, не крути)
Сизой дымкой подернутый Невский,
Разноцветных витрин ассорти…
* * *
Где, лесами укутанный, Спас на крови
Отражается в водах канала,
Я поклялся тебе в самой верной любви,
А иной у меня не бывало.
Я к тебе приходил, подпоясав шинель,
Я смотрел на твои колоннады.
Есть одна только жизнь и одна только цель,
А другой мне, наверно, не надо.
В чем-то я сомневался, висок теребя,
Я порой разрывался на части.
Если был хоть чуть-чуть я достойным тебя –
Это самое главное счастье.
Я давно вас не видел, мосты над Невой
И садов кружевные ограды.
Если был хоть чуть-чуть я обласкан тобой –
Это высшая в жизни награда.
Вот и прожил я жизнь, не герой, не злодей,
По планете меня помотало.
Я одна из песчинок с твоих площадей, -
Впрочем, это не так уж и мало.