Не обошел стороной
край Ханаана тот голод,
не преминул заглянуть
к Якову в хлебный амбар.
Тщетно его агроном
бранные сеял глаголы,
не помогала их суть
вырастить в поле хлеба.
Ветер восточный принёс
следом за голодом слухи,
якобы хлеба полно
Египет сумел припасти.
Походный наладив обоз
срочно, ввиду голодухи,
Яков отправил сынов
импортный хлеб привезти.
Десять отборных ослов
шли вереницею в ряд,
и к молодцу молодец
ехал на каждом осле.
К братьям одно лишь число
не досчитал продотряд -
Вениамина отец
в путь отпускать пожалел.
Отрок для Якова был
даром посмертным Рахили.
Единственным сыном любви
он после Иосифа стал.
С годами старик позабыл,
где именно плодоносили
цветы мандрагоры, - Рувим
неплохо знал эти места.
Но кровь на лохмотьях одежд
запомнилась старцу навеки;
жизнь богу Иосиф отдал,
и звери свершили тот суд.
Но где были братья? - и где ж
от них ждать сегодня опеки?
Не дай бог, случится беда, -
не вынести это отцу.
Со всех сопредельных земель
в Египет шли странники роем.
Не тетка, а голод их гнал
из дома – спаси, сохрани!
В закупочную канитель
включились и наши герои.
С боями, но вышли в финал
погони за хлебом они.
У крепких амбарных ворот
стоял главный хлебный начальник.
Они поклонились ему,
не смея дать волю глазам.
Начальник же, наоборот,
внимательным взглядом встречал их.
Хотите узнать почему? -
да это Иосиф был сам!
Припомнил он сон про покос,
увидев склонившихся братьев,
но все же не подал им весть,
что сразу узнал он снопы.
«Откуда господь вас принес? -
спросил он сурово, - и ради
чего оказались вы здесь,
не смыв подорожную пыль?»
Вопросы толмач перевел
с египетского языка.
Легко ль ослепленным узнать,
что солнце на небе – их брат?
«Пришли с Ханаанских мы сел
за хлебушком, издалека.
Продай! - не богата казна,
но хватит на хлеб серебра».
«Не верю! – на солнце нашла
тяжелая грозная туча. -
Видал я таких молодцов –
ну, что-нибудь да украдут!
Здесь вас воровские дела
устраивать быстро отучат.
Позорить седины отцов
написано вам на роду!»
Не видя, откуда гроза
несет громовые разряды,
взмолились они: «Не губи!
Мы не бандиты, поверь;
чисты пред тобой как слеза.
Прислал нас отец, бога ради,
за хлебом к тебе, подсоби! -
в земле у нас голод теперь.
Двенадцать сынов он растил -
кормил с одного каравая,
и каждый из братьев готов
вернуть свою часть в каравай».
Иосиф глаза опустил,
невольные слезы скрывая:
«Но вижу лишь десять я ртов,
а как же прокормятся два?»
И крепко задумался он:
«Неужто и Вениамина
продали злодеи? - ни то
со света совсем извели?»
Тем временем дружный поклон
дугою гнул братские спины:
«Пропал один брат, но зато
бог меньшего благословил…»
Очнувшись от тягостных дум,
он их перебил: «Ну, довольно!
Мой слух изнемог от вранья,
а глаз мой еще не ослеп.
В темнице вам хлеба дадут, -
приказ мой да будет исполнен!
Ступайте пока, на три дня,
до выяснения в склеп».
В темнице вода с потолка
на голову капала звонко.
Счет жизни по каплям вела
пропащая та голова.
Три дня истекли кое-как,
и узникам, - вышло-то вон как! -
Иосиф, обдумав дела,
поведал такие слова:
«Нужны доказательства мне.
Дадите – останетесь живы.
Уж коли вы честные, то
ступайте, откуда пришли.
И ежели хлеба там нет,
возьмите - не ради наживы,
а для голодающих ртов
своей Ханаанской земли.
Но этот, - решительный перст
ткнул прямо на нос Симеону, -
вернется в темницу, пока
не будет доказан ваш сказ.
Не избежать изуверств
ему, я клянусь фараоном,
пока не придет адвокат,
и он – самый меньший из вас».
А надо сказать, Симеон
в дурных-то делах заводилой
всегда был, а прочие все
шли следом, как овцы, за ним.
Одни повторяли - как он,
другие покорно следили
за тем, что творит их сосед,
а третьи молчали как пни.
Имея в виду, что толмач
на пару минут удалился,
они загалдели все вдруг:
«Вновь грех нас за руки берёт!
Знать, сколько худое ни прячь,
ан грех-то в прорех провалился!
Мы сбыли Иосифа с рук -
Вениамина черёд!»
Последним Рувим проворчал:
«Я вам говорил – не грешите!
Меня не послушались вы,
теперь вот держите ответ!» –
Соврал тут Рувим невзначай, -
не так говорил утешитель, -
исподтишка он привык
щипать мандрагоровый цвет.
Не знал простодушный народ,
что речь их начальству понятна,
и невыносимую боль
она причиняет ему.
Почуяв, что слезы вот-вот
спектакль испортят занятный,
Иосиф прервал свою роль
чтобы побыть одному.
Выйдя по срочным делам
и втихомолку поплакав,
грозный лицом властелин
снова на сцене предстал,
где по рукам и ногам
связанного забияку, –
брата родного, - вели
к не столь отдаленным местам.
И приказал властелин
хлебом затарить отборным
до верху братьям мешки,
в дорогу провизии дать.
Но тайно им в те же кули
вернуть серебро их проворно, -
то-то потом мужики
головы будут ломать!
Десять груженых ослов
шли вереницею в ряд,
и молодец к молодцу
сопровождали обоз.
Уж солнце на запад снесло.
Пришел на ночлег продотряд,
мешки развязал, и тут суть
поклажи явила вопрос:
«В мешке у меня серебро! -
воскликнул один, - что за чудо?»
Открыли другие, и там
был их капитал – налетай!
За всякий неясный вопрос
господь пусть ответственным будет,
а к нашим не легким делам
еще не хватало нам тайн!
Вернулись ребята домой
и суть удивительной сделки
отцу донесли – как и что
им выпало наторговать.
Все так обернулось - само
собою, Иосиф хотел как:
достался им хлеб лишь за то,
что продали брата опять.
«Из десяти один перст
отрезали и Симеона
в тюрьму посадили, пока
не будет доказан наш сказ.
Не избежать изуверств
сказали, клянясь фараоном,
пока не придет адвокат,
и он – самый меньший из нас».
Закончили так свою речь
печальные братья, а Яков
все пальцы зажал в кулаки,
лишь перст и мизинец торчал.
«Пропал мой Иосиф, отсечь
пришлось Симеона без драки, -
последний мизинец с руки
понадобился палачам!
Ну - нет! двух уже потерял,
а Вениамина не дам!» –
закончил отец, на руке
невольно состроив «козу».
Рувим возразил, говоря:
«Пусть буду я проклят, когда
оттуда вернусь налегке
и меньшего не привезу!».
Но кто бы отца ни просил,
какой бы залог ни давал,
был твердым старик как скала, -
напрасно шумела волна.
Ох, как же порой много сил
в душе забирают слова,
когда выбор меньшего зла
делать приходится нам!
А ветер восточный крепчал,
гоняя голодные волны.
Закупленный ранее хлеб
смывала волна по чуть-чуть.
Настал неизбежно тот час,
когда в истощении полном
отец сыновьям повелел
опять приготовиться в путь.
Но тут заупрямились вдруг
ребята ослов запрягать,
и коллективный отказ
Ихуда отцу передал:
«Напрасно лишь сделаем круг.
Не будем себе сами лгать -
без меньшего брата всех нас
просто не пустят туда!»
«А кто за язык вас тянул? -
воскликнул отец обречённо. -
Зачем породили вы зло,
признавшись, что есть у вас брат?»
«Ты честность нам ставишь в вину! -
ответил Ихуда. - Почём нам
знать, что от искренних слов
в итоге не будет добра?»
Понятия зла и добра
смешались у наших героев
в один хитроумный клубок
к понятиям правды и лжи.
А где-то обманутый брат
по дому тоскует порою…
И крепко задумался бог:
зачем он создал эту жизнь?
Ну, кто в этом что разберет?... -
Ихуды ответ не мудрён:
«Пусть я отвечаю за всё,
уж коли такая нужда.
Голодное время не ждет,
а будем в живых - не умрем.
Идущий да будет спасён,
и нечего тут рассуждать!»
Нужда оказалась сильней
родительских предубеждений:
«Ну, коли так, отпущу
Вениамина, а вы
в Египетской той стороне
ведите себя с обхожденьем,
дабы начальник-вещун
и вашей не снес головы.
Возьмите с собою плодов
в подарок от нашей земли:
ладан, фисташки, миндаль,
янтарного меду, бальзам.
А то серебро, что вы в дом,
не заплатив, привезли,
верните, – быть может, тогда
не доглядели глаза».
Отправились братья на двор,
дары на ослов погрузили;
решили с собой серебра
вдвое от прежнего взять.
Негоже идти за бугор
оборванным нищим разиней.
Добро лишь растет из добра,
и думать иначе нельзя.
И радостный Вениамин
поклажу в дорогу крепил, -
знать, выпутался домосед
из добрых родительских пут!
Настал, наконец, этот миг,
когда новый странник ступил
на Путь Полумесяца - все
его Плодородным зовут.
Долго ли коротко - путь
где-то кончается. Братья
остановили обоз
у хлебодарных ворот.
Стояла Иосифа грудь
в черном амбарном квадрате,
в кругу полусогнутых поз,
к которым привычен народ.
Иосиф тотчас увидал
что прибыли братья его
и тут же отправил слугу
домой приготовить обед.
Другому задание дал
прибывших вести под конвой
в свой дом, ну а сам – ни гугу!
Как будто ему дела нет.
А братья повесили нос,
от страха их просто трясло:
«Ну - все! Это за серебро
они осерчали на нас.
Пропал, знать, наш хлебный обоз!
Теперь в рабство наших ослов
и нас упекут, а добро
разграбят злодеи сейчас».
И стали они объяснять
суровому их конвоиру
о том, что в тот раз серебра
не крали они – ей же ей!
Что сами не могут понять,
кто деньги подсунул им сирым;
что сделать готовы возврат, -
ну, мил человек, пожалей!
Насилу от них конвоир
отбился, оставив одних.
А чуть погодя с ними был
уже Симеон – жив-здоров!
И вновь показался им мир
не самым плохим из плохих, -
им ноги помыли рабы,
и был не тюрьмою их кров.
Не обошли и ослов,
сверх меры задали им корма,
и мирно жевали они, -
а что еще нужно ослам?
От роскоши всех развезло,
когда в ослепительной форме
правитель Иосиф возник,
к ним выйдя - как будто к послам.
Дары разложили они,
до самой земли поклонились.
«Здоров ли отец ваш, - спросил
Иосиф, - живой ли ещё?»
А братья робели пред ним,
поднять свою голову силясь:
«Во здравье по мере он сил.
Прими дар - он будет польщён».
И поднял Иосиф глаза,
на меньшего - Вениамина:
«Так вот он какой брат меньшой
у брата, которого нет…»
Не прошенная вдруг слеза
вмешалась некстати в картину,
и спешно Иосиф ушел
от них, не дослушав ответ.
Выйдя по срочным делам
и порыдав втихомолку,
грозный лицом властелин
снова на сцене предстал,
где по широким столам,
ставили кушанье с толком
и братьев обедать вели,
рассаживая по местам.
И сели они перед ним,
следуя по первородству,
и так, как велит этикет,
Иосиф еду посылал.
И благодарили они,
и посмелее народ стал,
но впятеро больше котлет
он братику меньшему клал.
А слугам, меж тем, приказал
хлебом затарить отборным
до верху братьям мешки,
в дорогу провизии дать,
но тайно столовый бокал
к младшему сунуть проворно, -
то-то потом мужики
головы будут ломать!
Утром, когда рассвело,
отпущенная восвояси
семья из Египта ушла
по окончании смут.
Как вдруг окружают ослов
семеро дюжих орясин
с оружием – что за дела?
Таможня уже - тут как тут!
И грозно сказал командир:
«Ведь сказано – не укради!
Добро оплатили вы злом,
воздастся же вам на суде.
Устроив вам дружеский пир,
решил нынче мой господин
себе погадать за столом, -
ан чашки его нет нигде!»
Обидно, когда обвинят
в затеянном мероприятье,
но вдвое обидней, когда
и не было вовсе затей.
Стоишь ты – внутри чист и свят,
а внешний твой вид неопрятен;
хотел бы себя оправдать,
да только слова - всё не те!
И стали они объяснять
таможенному командиру
о том, что из братьев не брал
ту чашку никто – ей же ей!
Зачем господину пенять
на нас - невиновных и сирых?
А если кто вправду украл,
убей же его, не жалей!
И каждый из них предъявил
поклажу с обиженной миной.
С пристрастием всем обыскал
таможенник каждый мешок.
И обыск поклажи явил,
что чашка - у Вениамина.
Казалось, не прав был фискал,
а вышло-то не хорошо.
И вот разодрали они
в отчаянье полном одежды,
и каждый опять на осла
поклажу свою возложил.
Их всех, в воровстве обвинив,
вернули без всякой надежды,
которую бог бы послал,
а брат бы им наворожил.
Он в доме их принял опять:
«Ну что? - до сих пор не узнали,
что может такой человек,
как я, вам судьбу угадать?»
А братьям никак не понять,
что жизнь их – дорожка сквозная:
однажды украл, и – привет! -
ты стал уже вор навсегда.
Ответил Ихуда: «Что нам
доказывать, чем оправдаться?
Нашел бог неправду, так что ж, -
ну, значит, тому так и быть.
В руках твоих наша вина.
Судьба, знать, такая - остаться
рабами нам здесь ни за грош.
Никто не уйдет от судьбы».
Иосиф на это ему
вдруг выразил недоуменье:
«Раб тот будет, кто виноват,
а вы отправляйтесь домой.
Тебя я никак не пойму, -
ведь вора собой не заменит
десяток невинных ребят!
Зачем прикрываться судьбой?»
Ихуда поник головой:
«В судьбе у отца есть пробел,
прикрыть его нужно сынам, -
ох, горькие это дела!
На старости лет для него
два сына, - спасибо судьбе, -
любимая мужем жена
оставила и умерла.
Но не повезло одному, -
лишь кровь на рубашке осталась.
Другого в Египет к тебе
с трудом отпустил наш отец.
Без Вениамина к нему
нельзя возвращаться нам, – старость
слаба к повторению бед.
Случится беда и – конец!
Я - раб твой, поскольку отцу
за отрока взялся ответить.
Готов отработать сполна
тебе я любой его грех.
Пускай надо мной будет суд,
лишь бы отец жил на свете.
А если на ком есть вина,
готов я ответить за всех!»
Иосиф от речи такой
в гортани почувствовал жженье,
и дальше играть свою роль
в потешном спектакле не смог.
«Все вон!» – замахал он рукой
на слуг из его окруженья.
Любой самый крепкий герой
внутри - человек, а не бог.
И с братьями наедине,
открыл свою тайну Иосиф,
да так, что услышал весь двор
как грозный правитель рыдал:
«Глядите! – кричал он родне, -
свершился мой сон о покосе.
Гонениям наперекор
я все-таки прав был тогда!
Но вас не виню я теперь, -
что должно быть, то и свершилось.
Я продан был в рабство за тем,
чтобы продавших спасти.
Не ведает господа зверь,
терзая от голода живность,
но человек должен всем
добро и спасенье нести!
Ступайте в родные места,
к отцу моему и скажите,
что было угодно судьбе
пропавшего сына вернуть.
В богатом Египте он стал
высокопоставленный житель, -
за то, что в предвиденье бед
нашел для спасения путь.
Так пусть приведет этот путь
сегодня в Египет мой род.
Идущий - любую беду
минует, пока он в пути.
А в этом и есть жизни суть!
Теперь наступил мой черед
двенадцать блуждающих душ
дорогою странствий вести».
И с царских высот властелин
пал к меньшему брату на плечи.
Подчас сильным мира сего
и слабость бывает к лицу.
И лучшей в Египте земли
сам фараон, - эта встреча
растрогала сильно его, -
пообещал их отцу.
А слугам своим приказал
хлебом затарить отборным
до верху братьям мешки,
в дорогу провизии дать.
И не было счета призам,
и той же дорогою торной,
отправились в путь мужики
чтобы вернуться опять.