Отец не поверил глазам,
увидев какой караван
великолепных даров
пригнали его сыновья.
И Яков дал волю слезам,
узнав, что в Египет позвал
Иосиф его, – жив, здоров! -
и был он от счастия пьян.
И сбором в дорогу старик
с воодушевлением правил.
Преодолением бед,
хромая, он шел по земле.
«Он бога борол» - говорил
народ и назвал Богоравным
того, кто в духовной борьбе
свой собственный страх одолел.
И снова готовился в путь
на поиски счастия странник,
пожертвовав богу опять
частичку себя самого.
И было ему не уснуть,
когда племенного барана,
наметив сожженью придать,
из стада он взял своего.
Опять в сновиденье ночном
боролся он с богом Исака -
отца своего, кто познал
поистине жертвенный страх.
«Не бойся! и помни о том, -
прочел он в божественных знаках, -
что и на чужбине видна
зарница родного костра».
И дети его повели
навстречу зарнице другой,
которую ветры судьбы
забросили так далеко!
Там на чужбине, вдали
ждал его сын дорогой,
а также - чему должно быть -
там ждал его вечный покой.
Ихуду послал он вперед
с известиями о приезде.
Во всей им Иосиф красе
свою колесницу запряг.
И вот по дороге уж прет
лихой всемогущий наездник
живым воплощением всех
закончившихся передряг.
Увидев отца, соскочил
с пролетки богатой Иосиф.
И вот уж ребенок бежит
по полю навстречу отцу;
к груди припадает без сил,
за что-то прощения просит,
и волосы ветер пушит,
и слезы текут по лицу.
Сказал Богоравный, рукой
волосы сына пригладив:
«Ты жив! - со спокойной душой
теперь я могу умереть.
Нашел я душевный покой.
Всю жизнь свою прожил я ради
того, чтобы не был лишен
народ наш согласия впредь».
Счастливый Иосиф поднял
глаза на столпившихся братьев:
«Сегодня я сделаю так,
что примет гостей фараон.
Равняйтесь во всем на меня.
Коль спросят о вашем занятье,
скажите: веденье скота -
и сделайте низкий поклон.
Хотелось бы мне, чтобы вас
на землю Гесем поселили.
В Египетских прочих краях
не любит народ пастухов.
Скотину наш род всегда пас,
и милости мы не просили.
От пастбищ, когда умру я,
пусть будет потомкам доход».
В день следующий фараон
приемом гостей удостоил.
Иосифу он доверял,
ему и решать повелел:
«Обширен Египет мой - вон
лежит вся земля пред тобою!
Пускай скотоводство внедрят
на нашей пустынной земле»
Иосиф представил отца.
Почтенный старик фараона
благословил. «А тебе, -
спросил фараон, - сколько лет?»
«Малы и несчастны, мой царь,
дни жизни раба – не догонят
они годы странствий и бед
моих всех отцов на земле».
И дал самый лучший надел
Иосиф своим домочадцам,
и фондовым хлебом снабжал
он их за здорово живешь.
В голодные дни не худел
никто из родных его братцев,
снимая чужой урожай
по воле судьбы ни за грош.
А хлеб не давала земля.
Усилился голод в народе,
и были все изнурены:
Египет, Элам, Ханаан.
Но экономический взгляд
менять на крутом повороте
правитель великой страны
не должен, имея свой план.
Сначала собрал серебро
Иосиф, которое было
у жителей грешной земли,
в уплату царю за корма.
Но так уж прожорлив народ:
что куплено – все уходило!
И снова голодные шли
в Иосифовы в закрома.
И говорили: «Дай хлеб! -
ни то мы умрем перед тобой.
Нет сил, но и нет серебра -
все деньги забрал ты у нас!»
Иосиф жалел их: «А мне б
и скот ваш сгодился любой -
отныне скотиною брать
я буду оплату у вас».
И за год собрал он весь скот
с окрестных земель – все, что было
у жителей грешной земли -
в уплату царю за корма.
Но так уж прожорлив народ:
что куплено – все уходило!
И снова голодные шли
в Иосифовы в закрома.
И говорили: «Дай хлеб! -
ни то мы погибнем. Послушай,
земли нет, скота, серебра -
до нитки ты вымотал нас!»
Иосиф жалел их: «А мне б
сгодились теперь ваши души.
Отныне намерен я брать
оплату рабами у вас».
Всю землю Иосиф скупил,
наполнил казну серебром.
Весь скот в фараонов загон
послушно с полей приходил.
А голод бродил по степи,
и нищих он сек топором,
и гнал он их в рабство бегом -
лишь кнут был у них впереди.
Свершился задуманный план,
который узрел прорицатель
в неясных виденьях царя
и прав оказался стократ!
Кто скажет, что эти дела
немыслимы в век наш двадцатый,
а граждан свободных и впрямь
не ждет впереди Большой Брат?
Тем временем Яков в земле
Египетской жил - не тужил.
Владел он землею Гесем,
пасли сыновья его скот.
За добрых семнадцать-то лет
Египет им стал не чужим,
и щедрый народный посев
приплод приносил что ни год.
Но странникам так суждено
естественным ходом вещей:
заканчивать жизненный путь
у верстового столба.
И как бы то ни было, но
отцовский наказ был священ:
негоже сном вечным заснуть,
не поцеловав сыну лба.
И вот вызвал Яков к себе
Иосифа и наказал:
«Клади руку мне под бедро.
Отцу поклянись своему
и богу его дай обет,
что мертвым вернусь я назад -
туда где хоронят наш род.
Изгоем мне быть ни к чему».
И клялся отцу его сын,
что как бы судьба не сложилась,
его он не бросит в беде
и волю исполнит отца.
Неумолимы часы -
безудержно время кружилось,
катясь по дорогам судеб
которым не видно конца…
Отец был на смертном одре,
когда известили его,
что прибыл Иосиф к нему -
привел двух своих сыновей.
Старик сделал вид пободрей,
напряг свое зренье, и вот
идут люди по одному -
поди, различи их сумей!
Взирая на тени людей,
Яков воскликнул: «Кто это?» -
и голос Иосифа был
ему как душевный бальзам:
«Привел я своих двух детей,
чтобы ты дал свой завет им,
на будущее благословил,
последнее слово сказал».
Слезами наполнились вдруг
слепые глаза старика:
«Когда ты бесследно пропал,
не чаял я видеть тебя.
Все думал, что так и умру
без сына, а вышло-то как! –
господь мне теперь показал
и сыном рожденных ребят.
Ко мне сыновей подведи
благословенье принять,
чтобы увидеть я смог
свое отражение в них.
Из двух будет первым – один.
Не спрашивай - кто? - у меня,
лишь бог один знает итог,
а будь что не так – извини».
И взял тут Иосиф детей -
Манассию в левую руку,
Ефрема за правый кулак -
и к деду подвел их одних.
Но тут, как на смех дураку,
случилась престранная штука:
дед руки простер, да не так! -
крест-накрест сложились они.
Под правой - стоял внук Ефрем,
а был-то он меньший из братьев!
Под левую руку попал
Манассия – вышел конфуз.
Видать старец недосмотрел
кто старший был в дуумвирате,
и в полном смятенье упал
благословения груз:
«Господь наш, который водил
всех предков – Исака, Абрама -
с времен незапамятных тех,
когда появились мы тут,
и ангел, который хранил
от глупости нас и от раны,
да благословят пусть детей
которых они нам дают».
Иосиф, решив что старик
лишь сослепу все перепутал,
пытался вмешаться в обряд
и дело взять в руки свои:
«Отец, дай мне руки на миг,
я лишь поменяю чуть-чуть их.
Слегка перепутал ты ряд,
в котором потомство стоит».
Но не согласился слепой,
стоял на своем он упрямо:
«Все знаю, сын мой, вижу все
я в нашей судьбе наперед.
Брат меньший ведет за собой
народ многочисленный прямо
в тот мир, где да будет спасен
весь наш человеческий род!»
Иосиф послушно вникал
в слова и виденья слепого,
невольно примерив к себе
сермяжную истину слов.
Отец же в пространстве зеркал
увидел для этого повод,
где есть отраженья в судьбе
грядущей того, что прошло.
Прошедший и будущий мир
всегда, в ожиданье ответа,
напротив друг друга стоят,
поворотившись лицом:
к прошедшему - прошлый кумир,
но в нем отражаются дети;
грядущее смотрит назад
сквозь зеркало наших отцов.
И в этих двойных зеркалах
все правое кажется левым,
и каждый из братьев глядит,
себя отражая стократ -
в поступках своих и в делах
всего родословного древа.
И необозрим этот вид,
и брата сменяет там брат.
Жизнь так скоротечна! - момент
для всех неизбежно настанет,
когда остановится вдруг
перечисление дат.
И в вечном ряду перемен
придется меняться местами
однажды живущим в миру
с тем, кто ушел навсегда.
Настал и для Якова срок
место свое уступить.
Собрал сыновей он к себе
сделать прощальный поклон, -
свой подвести им итог,
слово отца возвестить
о том, что в грядущей судьбе
увидел в зеркале он.
«Рувим, ты мой первенец был -
надежда и крепость моя.
Ты - силы начало и верх
достоинства, но оглянись!
Достоинство ты осквернил,
а крепостью не устоял,
надежды мои опроверг
и в слабости пал сверху вниз.
Ты, Левий, и ты, Симеон!
Жестокость вам точит мечи.
Любого тельца ни за что
убьет ваша прихоть и гнев.
Карает не прихоть – закон!
Тот прав лишь, кто их различит.
Я проклял ваш гнев – он жесток,
и будет рассеян вовне.
Ихуда! восхвалят тебя
за твердость руки на хребте
бегущего мимо врага.
Но жертва – всегда ли твой враг?
Как львенок, - охоту любя,
на льва быть похожим хотел, -
так прыгаешь ты наугад.
Но львиная жизнь - не игра!
Тебе, Завулон, навсегда
родным станет берег морской.
От пристани будут ходить
в туманную даль корабли.
Шуметь тебе будет вода
прибоя унылой тоской
и вечно в дорогу манить
парус надежды вдали.
Ты - крепкий осел, Исахар,
что лег меж протоками вод
и понял, что лучше - покой,
а телу - приятней земля.
Во избежание свар
он бремя послушно несет,
не спросит: куда и на кой? -
а делает то, что велят.
А ты, Дан, коварен как змей!
Лежит на большой он дороге,
аспидом всем на пути,
кусая за ногу коня,
и всадников валит с коней.
И нет ничего, кроме бога,
чтобы защиту найти –
коварство у змея отнять.
Давить будет Гада толпа,
но он обойдет ее с тыла.
Асир же свой хлеб соберет
и будет кормить им царя.
Нефалим возьмет свой тимпан,
напялит венок на затылок
и станет без удержу, влет,
плести словеса почем зря.
Иосиф – успешный росток
всего плодоносного древа!
Он рос от источника вод
и ветви простер над стеной.
Какой бы враждебный стрелок
в него не метал свои стрелы,
держал, как надежный оплот,
свой лук он рукою стальной.
И твердостью этой нашел
он скрытые силы народа.
Да будут превыше они
гор древних и вечных холмов!
Пусть Вениамин наш, как волк,
там вечно на промысел бродит
и ловит добычу все дни,
и кормит детей из зубов».
Сложились двенадцать колен
в единый коленчатый вал.
Видать, не напрасно пешком
странник по миру ходил.
Теперь пусть рассыплется в тлен
седая его голова -
локомотив мужиков
он в странствиях соорудил!
«А мне же пора уходить, -
вздохнул он в конце завещанья, –
в такие скитания, где
лишь вечная память жива.
Осталось меня проводить
в пещеру, как вы обещали,
где выкупил мудрый мой дед
у хеттов на землю права».
На этом закончил отец
свое завещание детям.
Торжественно лег на постель
и замолчал навсегда.
Мелькнули в глазах, наконец,
последние проблески света;
вздохнул напоследок и с тем
старик богу душу отдал.
Его на египетский лад
забальзамировали, -
потребовалось сорок дней
на технологический цикл.
Сей срок превратился уклад;
потомки его сберегли
для плача, пока в западне
душа, – учат так мудрецы.
Иосиф, придя с похорон,
был мрачен, и братья робели:
«А ну как за наши грехи
возненавидел он нас?
Отец завещал ему трон, -
теперь-то он нас отметелит!
Припомнит он братцам лихим
свои все обиды сейчас».
Иосиф же думал о том,
как мизерны силы его.
Имеет ли право он брать
над братьями старшими власть?
Теперь господин он, и что? –
уменьшится страх от того,
не станет он более лгать
выпрашивать милость и красть?
И словно очнулся от сна
Иосиф: «Я понял, в чем суть
той власти, что нам передал
творец человеческих сил!
Она же всем людям дана
в разумном труде, только будь
терпимым, а сам никогда
не бойся, не лги, не проси!»