(родителям)
Сведя сама законов свод
своим веленьем,
я полагала, что развод –
есть преступленье.
Cудьбу задев, cредь прочих дел
меняет имя
и вынуждает стать людей
своих – чужими.
Не стала я жалеть и ждать
велений сердца,
приговорив отца и мать
к немилосердью.
Немилосердье дочерей –
порою горше, чем порей.
Ведь всяк из нас с детьми и без -
соблазна полон,
отдав родных на суд небес,
остаться полым,
и громыхать себя внутри
такой трещоткой,
какой гремят обычно при
сведенье счетов.
От чужеродных – боль сия.
От двух далеких
произошла не только я,
но эти строки.
Дуэт семейственный допет -
решить осталось:
с кем вам делить кровать и с кем
рассеять старость. -
Предел за ветхостью ее,
а на пределе -
не чад ли делят, как зверье
добычу делит?
Конечно – чад. – Года горчат
сухим резоном,
но я преподношу внучат
двум разведенным.
Преподношу и матерю
разлуки поступь.
Своих создателей корю
и подстрекаю к алтарю
развода после.
Но им, пока у власти быт
и жизнь - в посуде,
немыслимо своими быть.
Чужими будьте!
Нет, я не стану отменять
ни рознь, ни ругань.
Не отдаляйтесь от меня,
как друг от друга.
И все же, что ни сотвори,
что ни скажи я -
я счастлива, что вы – мои,
а не чужие.