* * *
Подоконник горбатый. Окаймлённое снегом стекло.
Здесь сухой подорожник и крупные капли каштанов.
От тепла это что ли мне руки в запястьях свело?
От мороза ли пахнет травою обшивка дивана?
Мне же всё обещало, что будет с плацкартом зима.
Пусть не спят по ночам там от храпа и детского плача.
Где седой проводник, переполненностью озадачен,
топит печь до утра, согревая свои терема.
Там цепляясь за рельсы, как спятивший мчится состав,
и слепящая ночь удивляет своим парадоксом.
Загорается воздух от трения стали о сталь,
и от этого насыпи склон как картофель испёкся.
Там идут по вагонам копчёных лещей продавать
на вокзалах, разъездах и, тихих как стон, полустанках.
Там стоять у окна мне и вслух километры считать,
и из тамбура спрыгивать в ночь на коротких стоянках.
По гудку возвращаться в снегу и расплёскивать чай
от волненья на столик. И вещи готовить на выход.
И тащить чемодан сквозь вокзала прокуренный чад
из скамеек, узлов, пирожковых ларьков и шумихи.
Узнавать сонный город, как первые строчки свои,
раздобытые в ящике старых бумаг и тетрадей:
вот двойные витрины фольгою мороз утеплил,
вот старушки ворчливые вновь с детворою в разладе.
Мне же всё обещало, что будет с плацкартом зима…
Отчего же я медлю? От трусости? Нет. От незнания
где условным сигналом появишься ты и тогда,
для свержения разума чувства подымут восстание.
Подоконник горбатый. Окаймлённое снегом стекло.
Здесь сухой подорожник и крупные капли каштанов.
От тепла это что ли мне руки в запястьях свело?
От мороза ли пахнет травою обшивка дивана?