Все было просто и легко
и я молчал.
И небо было высоко,
и я летал.
Летал и крылья за спиною
меня несли,
блестело солнце над землею,
а там, вдали,
в туманной дымке синеватой
блестел ручей,
средь зеленью земли богатой
пел соловей.
Я так завидовал ему
из далека,
что песни пел в своем дому
и песнь звонка.
Сидит на ветке и поет,
клюет росу,
а роза свежесть отдает,
свою красу.
Он пел и петь не уставал,
хоть сер и мал,
но в голосе его звучал
хрусталь, металл.
И сердце сладкою тоской
от них щемило,
и грезы светлою рекой
в даль уносило.
Истомы светлые мечты,
лесная сень,
фиалки хрупкие цветы,
кувшинки, звень.
И вот теперь забыв росу
хочу молчать.
Вдруг начал вороном в лесу
не петь, кричать.
Мне стыдно предвещать в лесу
и мор, и глад.
Но я кричу и как в бреду
хочу назад.
Подняться к небу высоко
и улететь.
Там жаворонком так легко
не каркать, петь.
От счастья светлую позвать
из глаз слезу,
а карканьем не накликать
на всех грозу.
Да видно ворону нельзя
петь соловьем,
такая у него стезя
пугать огнем.
И замолкает все вокруг,
и тишина,
когда несчастья верный друг
лишает сна.
И лишь стервятники кружат,
и ждут поживу,
и тени черные скользят в полях
по жниву.
И смертью пахнет, и бедой,
пуста дорога.
Все замерло перед грозой,
в душе тревога.
Не шелохнутся стебельки,
не кружит пух
и, не летают мотыльки,
не видно мух.
Как белый жемчуг в кислоте
исчезли грезы.
средь липкой пены на траве
поникли розы.
Тревога в воздухе висит
и вниз стекает.
И только ворон все кричит,
не умолкает.
Безумный, всем толкует сны,
судьбу вещает,
среди зловещей тишины,
как тень летает.
Померк, ослаб и утонул
средь серых туч
и белой молнией сверкнул
последний луч.
И давит воздух - духота,
и меркнет свет,
и утверждает высота
один ответ.
Раскрывши черные крыла,
как черен грех,
идет расплата за дела
одна на всех.
С багряным отсветом лежит
на небе синь.
Кометой грозною глядит
звезда Полынь.
Июль. 1991