На пляже четыре националиста
сидели, ругая московский Кавказ.
Вдоль моря бродила блондинка небыстро,
волну отражая осколками глаз.
Такая идиллия. Буря ревела,
и шторм бил о берег волной и другой.
Националисты болели за дело.
Блондинка глаза прикрывала рукой.
И вдруг закричала: "Чего вы сидите?
Не стыдно ли, дурням несклёпистым, вам?
Вон, тонет! Вон, машет! Да вон - же, глядите!
Мой парень любимый, отдатый волнам!»
И в шторм устремились националисты,
забыв задушевный вести разговор.
Прошли сквозь прибой так сноровисто, быстро,
как будто на скорость затеяли спор.
Вдали, меж волнами барахталось тело,
махало рукой и кричало: "Тону!"
Не ведая меры, не зная предела,
гребли эти парни с волны на волну.
Доплыли, поймали подмышки страдальца,
и что они видят меж волн штормовых?
Огромного, пьяного в сиську кавказца,
что кормит в Москве хачапурями их!
Но некогда вглядываться. Подхватили,
забыв про обиды, не ведая зла,
спасаемого по волнам потащили
навстречу той бабе, что их позвала.
Им ноги сводило в воде непрогретой,
им пена морская мешала дышать.
Сносило теченьем. Но к берегу ЭТО
тащили, друг-друга стараясь менять.
А тело расслабилось, сделалось мягким,
увидев спасенье - устало оно.
Его утешали: «Всё будет в порядке!»
И снова гребли ближе к берегу, но...
Их выбросил шторм на прибрежную гальку,
и гордый сын гор моментально воспрял.
Он обнял подругу, как куклу, как ляльку,
и ртом своим в губы её целовал.
Националисты смотрели смиренно
спасённому парню кавказскому вслед.
Они понимали, что жизнь всё же - ценна,
но очень порою похожа на бред.