В Ниппуре, оставшись один,
Гимиль жил смиренно и бедно, -
не ведая жизненный путь,
убогую долю влачил;
по рынку часами бродил
в нарядной одежде последней,
с надеждой, что даст кто-нибудь
ему по одежде и чин.
Однако же без серебра
никто человека не видел.
Всегда муж без золота гол,
в одежде он ходит иль без.
На рынке - лепешек гора,
а в животе – лишь обида.
Ну, так и толкает ногой
на беззаконие бес!
Душа, при пустых закромах,
жаждала чистого хлеба.
Печень снести не могла
по доброму пиву тоски.
Без мяса рассудок дремал,
а тело, как молод он не был,
судьба неуклонно вела
к потере достоинств мужских.
Немало бессонных ночей
искал в своем сердце печальном
Гимиль адекватный ответ
на сокровенный вопрос:
«Как мне прокормиться и чем?», -
а сердце ему отвечало:
«Ответа разумного нет
пока ходишь гол ты и бос».
Голодный Гимиль пребывал
от этого в недоуменье:
«Но есть же одежда на мне
и обувь еще - хоть куда!
Накидку вот только порвал,
нося дни и ночи бессменно
в надежде понравиться, - нет
внимания! – просто беда».
Решил он, одежду продав,
барана купить на базаре.
Тем самым он сможет легко
к согласию с сердцем прийти.
Действительно, чем голодать,
уж лучше барана он сварит -
останется гол как сокол,
зато сможет пир закатить!
Соседи придут – то да сё,
поговорят за обедом.
Глядишь, может быть, кто-нибудь
да и поможет в беде.
Нет денег – так дружба спасёт!
А для задушевной беседы
не важно во что ты обут,
в одежде ты или раздет.
Одежду последнюю снял,
прикрыл наготу кое-как,
продал на базаре наряд,
с покупкою не прогадал.
Но вдруг по прошествии дня
воскликнул: «Дурак я дурак!
Барана купил-то я зря -
без пива какая еда?
Барана один я не съем,
а как пригласить мне соседей?
Пожалуй, за этот почин
без пива меня засмеют.
Да могут еще, вместе с тем,
побить в задушевной беседе
за выясненьем причин,
и вся дружба кончится тут!»
Что делать? – на пиво ему
навара совсем не осталось.
Баран его слух утомил,
блея в соседнем углу.
От голодухи и мук
душевных валила усталость.
Однако, хотя был Гимиль
расстроен в душе, но не глуп!
«Пойду-ка с бараном своим
к градоначальнику в гости.
Зачем в жизни нравиться всем?
Достаточно - лишь одному.
Вручу ему дар, тогда с ним
смогу побеседовать просто.
Глядишь, после этих бесед,
меня он избавит от мук».
Приободрился Гимиль
и, взявши барана за шею,
к воротам направился, где
градоначальник живёт.
Там стражник дверей вразумил
Гимиля дурным отношеньем:
«Проваливай! Ты не одет!
Нагим быть нельзя у ворот!»
Жалобно блеял баран,
душили просителя слезы:
«Я гол оттого, что привел
барана начальнику в дар!
Скажи ему, что его раб
аудиенции просит -
со всем уважением, мол,
пришел услужить господам».
Был грозен у стражника вид,
но жалок был вид человека.
И дрогнул привратник душой, –
не из железа она!
Помочь взялся и говорит
градоначальнику: «Некий
бедняк тут с бараном пришел
к воротам и просится к нам».
Начальник обедал - как раз
бараньи обсасывал кости! -
и на привратника он
разгневался, само собой:
«Ну что там еще за баран
ко мне набивается в гости?
Видали, какой моветон!
Схватить и узнать кто такой!»
Привратник вернулся, открыв
перед Гимилем ворота,
при этом с сочувствием сам
на бедняка поглядел.
А тот, подхвативши дары
нехитрой овечьей породы,
с надеждою на чудеса
помчался навстречу беде.
И вот оборванца ввели
в апартаменты начальства.
Барана взяв левой рукой,
он правую руку поднял:
«Да ниспошлет пусть Энлиль
градоначальнику счастье!
Пусть боги, во веки веков,
его от напастей хранят!»
Нелепей картины такой
градоначальник не видел:
«А это еще что за тип! -
новый посланник богов?
Как видно, сыскать нелегко
им было такую хламиду.
Кончай ахинею нести
да отвечай - кто таков?»
Дрожа как осиновый лист,
Гимиль все же дело поведал:
«Я - сирота, мой отец
торговую лавку держал
в Уре. Но там начались
такие напасти и беды,
что он разорился вконец
и от напастей сбежал.
Когда же в Ниппур мы пришли,
богам, видно, было угодно,
чтобы отец умер вдруг,
не вынеся тягостных дум,
а сын его горькие лил
слезы. Без пищи, голодный,
имел я лишь ум, пару рук,
да старый парадный костюм.
В Ниппуре, оставшись один,
вел жизнь я смиренно и бедно, -
не ведая жизненный путь,
убогую долю влачил;
по рынку часами бродил
в нарядной одежде последней
с надеждой, что даст кто-нибудь
по этой одежде мне чин.
Но где бы я ни был, никто
не привечал по одёжке.
Без золота и серебра
не мог я найти благодать.
И вот, не имея в пустом
желудке своем даже крошки,
решил, что настала пора
последний костюм свой продать.
Барана на рынке купив,
подумал, что будет по силам
устроить пикник от души,
нажарив шашлык на кости.
Но как на весь мир сделать пир? -
на пиво-то мне не хватило!
И я, в знак почтенья, решил
все мясо тебе принести».
Ну и развеселил же простак
правителя - чуть не до плача!
Сказал он: «Менять пожелал
ты мясо на пиво? - изволь!
Эй, стража! - налить, коли так,
жбан пива ему, а в придачу
пусть кости возьмет со стола,
да с этим гоните его!»
Наполнив желудок пустой
изрядно разбавленным пивом,
стоял он опять у ворот
с авоськой бараньих костей.
Да будучи крепко хмельной,
ругался он красноречиво
привратнику, и слушал тот
проклятия в адрес властей:
«Гимиль не прощает обид! -
вот так и скажи господину.
Обид просто так не спущу,
за оскорбленье воздам.
Попомнит еще! - оскорбил
меня только раз лишь один он,
за это свой долг возмещу
три раза ему без труда».
Однако, проспав до утра,
с похмелья он света не взвидел
и с горя, как был – бос и гол,
в канаву топиться полез.
Да только теперь помирать
не позволяла обида, -
ну, так и толкает ногой
подняться к поверхности бес!
На дне пузыри попускав,
он вынырнул и оглянулся.
Тут мимо как раз проезжал
с эскортом придворным сам царь.
Вдруг тонущего мужика
увидел царь прямо по курсу.
Велел он, не медля, пажам
от смерти спасать молодца!
Успешно пажи провели
спасательные мероприятья,
в душе, на чем свет, матеря
устроившего кутерьму.
Негоже вести на синклит
к царю человека без платья, -
из гардероба царя
пришлось дать одежду ему.
И вот, по веленью судьбы
в роскошное платье одетый,
с надеждой на выпавший шанс
предстал на синклите Гимиль,
который еще не забыл
о требованьях этикета
и, сделав царю реверанс,
родителей не осрамил:
«О, властелин всех людей
между Ниппуром и Уром!
Ты возвеличил Иссин,
дав справедливый закон.
Ты всех выручаешь в беде,
воодушевляешь понурых,
всем руку даешь, кто без сил,
поможешь, кому нелегко.
Да защитит твоя власть
того, кто ей искренне предан.
Я – верный твой раб! Мой отец
торговую лавку держал
в Уре, но там началась
война, и посыпались беды.
Отец разорился вконец
и от напастей сбежал.
Когда же в Ниппур мы пришли,
богам, видно, было угодно,
чтобы отец умер вдруг,
не вынеся тягостных дум,
а сын его горькие лил
слезы. Без пищи, голодный,
имел я лишь ум, пару рук,
да старый парадный костюм…»
Красноречиво, как мог,
поведал Гимиль, чуть не плача,
судьбу, и во многих местах
рассказа была правды нить.
Но помня печальный урок
градоначальника, начал
импровизировать так,
чтобы костюм сохранить:
«Ни дня я костюм не менял,
всегда был нарядно одетый,
надеясь, что кто-нибудь даст
по этой одежде мне чин.
И вот наконец-то меня
градоначальник приметил.
Я шел к нему нынче как раз
обещанный чин получить.
Как вдруг среди белого дня
подвергся внезапно разбою
твой добрый и верный слуга
от трех неизвестных мужчин.
Они окружили меня
и навалились гурьбою, -
нахально раздев донага,
отняли надежду на чин!
Ну, как без одежды теперь
просить у начальника чина?
Вот если бы милость твоя
мне согласилась помочь
с арендой одежды, поверь,
за каждый день доброю миной
червонного золота я
воздам властелину точь-в-точь.
А чтобы уверен ты был,
гарантией данного слова
пусть будет охранник со мной
в одной из твоих колесниц.
Да было бы славно, кабы
еще и ларец приготовить,
да с парою птиц заодно.
Любит начальник мой птиц!»
Царь почесал в голове
и посчитал дивиденды.
Вроде - разумный проект,
так отчего ж не помочь?
«Да будет так! но за две
я мины могу сдать в аренду
одежду тебе, человек.
Ни миной меньше – точь-в-точь!»
И вот по дороге в Ниппур
лихая летит колесница.
Богатый вельможа сидит
в одежде - великим подстать.
Блестят украшения - чур!
и мне пусть такая приснится,
и чтобы всегда впереди
лишь слышал я посвист хлыста.
В пролетке с эмблемой царя
подъехал Гимиль под охраной
к дверям приснопамятным, где
градоначальник живет.
Там стражник стоял при дверях,
и было весьма ему странно,
что тот же бедняк - но одет
по-царски! - опять у ворот.
Однако привратник ничем
недоуменья не выдал.
Им все было сделано как
повелевает устав:
ворота открыл, отдав честь
сообразно внешнему виду, -
с уставами, наверняка,
у всех людей совесть чиста.
Градоначальник встречать
богатого юношу вышел
и в блеске нарядных одежд
не смог в нем признать бедняка:
«Как мне тебя величать? -
спрашивает нувориша. -
Будь моим гостем, поешь
да расскажи – что и как?»
«Меня царь Иссина в Ниппур
уполномочил посыльным, -
согнув колесом свою грудь,
степенно ответил Гимиль. -
Ларец, полный злата, в Экур
везу я для храма Энлиля.
Позволь у тебя отдохнуть,
а ларь под охрану возьми».
Желая посла угостить,
градоначальник зарезал
барана, которого в дом
привел накануне бедняк.
Зажарил шашлык на кости
и, в разговоре нетрезвом,
посланца царя за столом
и так ублажал он и сяк…
Будучи крепко хмельной
в тот час, когда первую стражу
стражей второю сменял
надежный ночной караул,
отправился он на покой,
но вздумал проверить поклажу,
которую гость ему дал,
и тайно в ларец заглянул.
Едва только ларчик открыл
градоначальник десницей,
как шум в полумраке возник, -
как будто бы возле лица
послышалось хлопанье крыл.
Затем показалось, что птицы
во тьме закружились и вмиг
похитили все из ларца.
Гимиль, между тем, не дремал:
внимательно глядя на небо,
заметил летающих птиц
и бросился тут же к ларцу,
где вора на краже поймал
с поличным, себе на потребу,
и сходу, в присутствии лиц,
ударил его по лицу!
Стремительно выполнив трюк
поимки виновного мужа,
воскликнул Гимиль, сделав вид
что мужа сперва не узнал:
«Глядите, какие царю
градоначальники служат!
Вдвойне, значит, будешь ты бит,
пока не вернется казна».
Со всею душой приступил
бедняк к исполнению долга
гражданского, крепко избив
врага с головы и до пят.
А тот слезы лил и вопил,
сопротивляясь недолго:
«О, мой господин, не губи, -
все злато верну я назад!»
Взывая, он ползал в ногах
и выл от побоев и страха:
«Поверь, что один лишь порок
я ведаю, падая ниц:
не мне, а всевышним богам
подвластны небесные птахи.
Прости меня, что не сберег
казну от неведомых птиц!»
Гимилю ларец до краев
червоным заполнил он златом,
в придачу свой лучший наряд
за беспокойство отдал.
Но все же к нему был суров
посланник царя, а солдату
стоящему молча в дверях,
он так, уходя, наказал:
«Гимиль не прощает обид! -
вот так и скажи господину.
Обид просто так не спущу,
за оскорбленье воздам.
Попомнит еще! - оскорбил
меня только раз лишь один он,
за это свой долг возмещу
я дважды еще, без труда».
Градоначальник узнал
об этом и долго смеялся:
«Дурак я дурак! - перед кем
я спину свою прогибал!
Появится снова – дай знак.
Припомню ему, как он дрался! -
живьем обварю в кипятке
и мясом потешу собак!»
Гимиль возвратился к царю,
контракт завершил поскорее,
который в итоге принёс
немалый ему профицит;
затем, съев на полдник урюк,
пошел прямиком к брадобрею, -
остался совсем без волос,
зато изменил внешний вид.
Купив на базаре наряд,
что лекари носят, он скинул
парадное платье с груди
и лекарский взял камуфляж.
А вскоре все к тем же дверям
пришел по пути из Иссина
в Ниппур незнакомец один,
и встретил его тот же страж.
«Мне силы небес говорят,
что градоначальник изранен.
Я - лекарь искусный, нигде
он лучше меня не найдет» -
сказал путник стражу в дверях.
А стражу подумалось: «Странно,
все тот же бедняк - но одет
как лекарь! – опять у ворот».
Однако привратник ничем
недоуменья не выдал.
Им все было сделано как
повелевает устав:
ворота открыл, отдав честь
сообразно внешнему виду.
С уставами, наверняка,
у всех людей совесть чиста.
Градоначальник был хмур.
Недомогая от боли,
он думал: «Откуда взять сил
телесные муки терпеть?
Перепорю весь Ниппур! –
кого там еще не пороли?
У черта бы сил попросил,
лишь только бы не околеть».
И вдруг по веленью судьбы
кудесник пришел из Иссина.
Легко угадав наперед
все ссадины и синяки,
сказал он, что боль от любых
страданий излечивать в силах,
что силы во тьме он берет,
где знаний лежат тайники.
Случается, что иногда
бывает намного полезней
учению тьма, а не свет -
для созиданья ума.
Но тем, кому разум бог дал
в темной космической бездне,
полезен обратный совет:
учение - свет, а не тьма.
Но к редким счастливчикам тем
не относился правитель.
Невежественность не могла
противостоять чудесам.
«Пусть лечат меня темноте, -
правитель сказал своей свите. -
Врача проведите в чулан,
я следом приду туда сам».
В чулане стоял дым столбом, -
там лекарь искусно шаманил!
Курильницу он воскурил,
по кругу пять колышков вбил;
затем, привязав книзу лбом
правителя, как на закланье,
прогнал свиту прочь от двери
и крепко больного избил.
Оставив клиента без чувств,
Гимиль, опасаясь погони,
не разрешил почем зря
прислуге тревожить его.
Вся челядь склонилась врачу
в почтительном низком поклоне,
а стражнику тихо в дверях
сказал он, кивнув головой:
«Гимиль не прощает обид! -
вот так и скажи господину.
Обид просто так не спущу,
за оскорбленье воздам.
Попомнит еще! - оскорбил
меня только раз лишь один он,
за это ему возмещу
и в третий раз я без труда».
Градоначальник, едва
очухвшись после побоев,
перепорол весь Ниппур,
разыскивая наглеца.
И зародилась молва
вокруг о народном герое.
Услышав об этом, стал хмур
обеспокоенный царь.
Немедленно призван им был
градоначальник к ответу.
Поведав истории суть,
ответчик вдруг требовать стал:
«К тебе обращаю мольбы -
властителю целого света! -
Прошу, по закону, вернуть
украденный мой капитал.
Обманщик предстал предо мной
посланником царским, к тому же
на нем был служебный наряд, –
на рынке не купишь такой.
И я, устрашенный виной
перед тобою, сел в лужу:
отдал капитал, потеряв
лицо и душевный покой».
Тут царь призадумался вдруг…
Он вспомнил кому простодушно
арендовал свой наряд,
и чье злато - в царской казне,
и молвил: «Ловить недосуг
проворовавшихся душ нам.
Ты сам виноват! – на кой ляд
просить то, чего у нас нет.
Ты можешь представить себе,
что встанет из гроба покойник?
Немыслимо это! - вот так
и твой капитал околел.
Ступай, покорившись судьбе, -
нет силы обратной в законе.
Амнистией жив капитал:
кто смел, стало быть, тот и съел».
Тем часом Гимиль не дремал,
избрав себе долю иную.
Он обошел всех, кого
градоначальник порол,
из черноголовых собрал
разбойную шайку степную,
желавшую лишь одного -
отнять у богатых добро.
И вот как-то раз под мостом
разбойники сели в засаду.
А по мосту от царя
градоначальник как раз
ехал и думал о том,
что подати взыскивать надо, -
пусть злато, что он потерял,
народ подчиненный отдаст.
Как вдруг колесница его
внезапно подверглась разбою!
До смерти его напугал
вид неизвестных мужчин,
когда, ни с того ни с сего,
они навалились гурьбою
и тут же, раздев донага,
избили, не глядя на чин!
Ничуть не замедлило бег
светило, и тщетно подмогу
он ждал в придорожной грязи,
избитый средь белого дня.
А некий лихой человек
с большой проторенной дороги
рукой всему миру грозил,
лицо свое к небу подняв:
«Гимиль не прощает обид
ни одному господину!
Теперь ему все по плечу,
и горе тому, господа,
кто бедняка оскорбит!
Я вызову на поединок
обидчика и отплачу,
где бы он ни был - всегда!»
Вокруг разносили уста
молву о народном герое.
Шли разные люди к нему,
и золото со всех сторон
рекою текло, а раз так,
явились к нему и те трое,
которых, спасаясь от мук,
некогда выдумал он.
Людям таким все равно
кого раздевать им и грабить.
Был бы баран, чтобы стричь,
свобода да вольная степь.
Спасителем стать не дано
тому, кто проситель вчера был.
Не даст ничего он опричь
авоськи бараньих костей.