Крысиный король.
Сказка для взрослых
Навеяно балетом П.И.Чайковского
«Щелкунчик» в постановке Михаила Шемякина
В государственном театре
– карнавал.
Приурочен к звонкой дате
званый бал.
Он откроется спектаклем
гран-гала,
по Мышковскому – Мышакин,
o-la-la!
У подъезда стало тесно
от зевак,
ведь любому интересно
видеть, как
прибывает в лимузинах
весь бомонд,
и позирует картинно
звездный сброд.
Это, впрочем, лишь статисты,
гиль и тля,
записные юмористы
короля.
Вот и он: охрана в сером,
в сером – сам,
улыбаясь лицемерам,
по рядам
он стремительно проходит,
мил и прост,
и змеится вдоль прохода
тонкий хвост.
В шкурке бархатной и гладкой –
«Как хорош!» –
шепчут ближние украдкой,
пряча дрожь.
Алый занавес раздвинулся –
и вот
в мышьей маске балерина
чинно ждет,
когда с длинными усами
кавалер
ее вскинет вверх ногами
на манер
отвоеванной добычи –
и умчит
за кулисы, как обычай
им велит.
(Героиню кличут Мышей,
и она
при поддержках еле дышит –
так нежна,
но зато отменно крутит
фуэте,
так что в целом ее труд
на высоте)...
Пляшут суслики на сцене
и сурки,
хоть сурок в дивертисменте
не с руки.
Про него другая песня,
ля минор,
где о нем ведется лестный
разговор:
дескать, верен и покорен
мой сурок,
только слишком уж прожорлив
тот зверок…
Белых мышек прибежал
кордебалет,
будто вышколил Бежар их
в цвете лет,
а вскормили Баланчин и
Петипа –
абсолютна дисциплина
этих па.
Ждут героя. Только где же
храбрый принц?
Может, схвачен как мятежник –
меж столиц?
На дуэли и на шпаги
строг запрет,
хоть ристалище отваги –
лишь балет.
И, махнув на горе-рыцаря
рукой,
героиня согласится
стать женой
театрального, но всё же –
короля,
и Мышильдой назовётся –
вуаля!...
2.
Пуще прежнего бушует
карнавальный
вал.
Увлеченный зал не чует:
перелом
настал,
в громовых раскатах tutti –
грозовой
пожар,
и сейчас такое будет –
сгинет
мал и стар…
Молчаливый невидимка,
дирижер
даст знак –
и изменится картинка
прямо
на глазах:
свист пронзительной пиколки
над разливом
арф
сдует мышьи треуголки
и лишит всех
чар
повелителей
того и этого
миров:
и элитных,
и балетных
сонмы
грызунов.
Встанет вдруг,
зашевелившись,
весь
партер,
плотной грудой
устремившись
на пленэр.
Во главе с его величеством
крысиным
королем
через сцену просочится
свиток свит
в проём,
за которым – черный бархат
неизбывной
Тьмы,
а вдогонку – на литаврах –
лейтмотив
судьбы…
3
Всё. Закончилась премьера.
Сполох люстр.
Спит старик в глуби партера.
Перед – пуст.
Чуть погуще – в бельэтаже,
лишь балкон
не почувствовал пропажу –
там битком.
С облегченьем видишь лица:
весь народ
не успел в мышиный влиться
хоровод,
присягнув душой на верность
грызунам:
– «ваша крысость», «ваша серость», –
ну их в хлам!
Только страшно: вдруг, покинув
наш театр,
жуткую узрим картину:
город – взят,
и единственное место,
где их нет, –
тесный круг вблизи оркестра,
чей секрет
непосилен для разгадки
серым сим:
мусикийские порядки
вчуже им,
ибо магия аккордов
(то не чушь!)
отшелушивает корки
с наших душ
увлекая бесов в бездну,
плесень – в прах,
и высвечивая честно
боль и страх.
4
Коль напасти той повтора
не хотим,
к оркестровой яме взоры
обратим.
Не окрысился, как видим,
дирижер.
Он – герой, трибун и лидер
с неких пор.
Величавый, он подобен
статью – льву,
словно Вагнер и Бетховен
в нем живут;
интеллектом Баху равен,
щедр как Лист,
он почти что богоравен,
наш артист!
Его палочка – рапира,
властен жест,
он любого дезертира
взглядом съест.
Вот его-то и поставим
королем.
Ну, а танцы…
Спляшем сами.
Как смогём.