На Днепре
Осень. Зябко. Туман на реке.
Выбрав остроконечную палку,
на белёсом днепровском песке
нарисую русалку.
Плавной линией – лира хвоста,
а в зрачках – острота ножевая,
чей-то ужас и чья-то мечта…
«Как живая», –
– замечает мой маленький сын,
будто видел натурщицу въяве,
хоть рожден средь лесистых равнин
в сопредельной державе.
Память – помнит, и дышит душа
древней жутью забытых преданий.
Как увидишь затон в камышах –
так в пучину потянет.
Я – русалка. Владенья мои –
темноводье и травы стеною.
Заблудись, заплыви, забреди,
и забудь всё земное.
Здесь покой. Здесь свобода. Здесь жизнь.
Или смерть. Я не знаю. Попробуй:
забреди, заплыви, заблудись –
кань в Иное, как в прорубь.
Холод вод – от сверлящей тоски
наилучшая анестезия.
Что томиться под гнетом доски,
когда рядом – стихия?
Днепр ли тёмный, стремнина времён –
всё одно: уплывёшь невидимкой,
словно звёздный серебряный звон
сквозь осеннюю дымку.
Ни обязанностей, ни страстей,
ни болезней, ни горя, ни страха…
Вытряхай же, сестра, поскорей
свою душу из праха.
Но… а как же объятия рук,
что пытаются тщетно согреться
у меня под плащом? Этот круг –
наилучшее средство
продержаться вдвоем на плаву
в круговерти житейского моря.
Я уж как-нибудь здесь доживу
и домыкаю горе.
А тебя – захочу и сотру,
не оставив следа возле кромки
стылых вод, и твою красоту
не увидят потомки.
Это я сотворила тебя,
так чего ты, хвостатая, хочешь?..
С отчужденным укором глядят
чуть раскосые очи.
Выбирай же сама, куда плыть, –
отвечает беззвучно русалка.
Хорошо никого не любить.
Только деточек жалко.