Свете тихий, святая София,
вечер – чистый аквамарин,
и сердечки лампад золотые
– словно зримые звуки молитв.
В этом храме приютно любому,
и неважно, крещен или нет:
Мудрость Божья приемлет с любовью
всех, кто хочет укрыться от бед
под певуче холмящимся сводом,
среди лирных изгибов колонн –
у тебя не отнимут свободу,
но подарят спасительный сон,
как дарили его в Элевсине,
где царила Великая Мать,
приобщавшая пришлых святыне,
сути коей нельзя разглашать.
Да и как разгласить, если Слово –
лишь у Бога, а нам не дано
косноречия сбросить оковы
и наполнить сердца тишиной
чистых истин, витающих где-то
среди фресок, мозаик, лампад –
а Оранта летит как ракета
в вожделенный заоблачный сад,
осеняя приветственным жестом
все народы и все времена:
голубица, орлица, невеста,
приснодева, и мать и жена…
Как в ковчег, под крыло собирает
всяку тварь, что землёй рождена,
и прельщает видением рая,
и внушает, что смерть не страшна.
Милосердным касанием света
раскрывает все створки сердец,
и саднящих жемчужин секреты
забирает в свой храм как в ларец,
полный всяких чудес и диковин:
здесь кентавр, лицедей и верблюд
рядом с княжьей семьёй – чем греховен
дивозверь и языческий люд?
Всё сгодится в разумной Вселенной,
лишь не надобно явного зла.
Мудрость Божья столь совершенна,
что любую любовь приняла –
дар слепых, неразумных, беспечных,
гордых, жадных, взыскующих благ, –
пусть хоть здесь вспоминают о вечном,
позабыв о текущих делах.
Выйдут в город – а перед глазами
позолота осенних садов:
тихий отсвет софийских мозаик
в дымном капище древних богов.