ЦЫГАНСКОЙ ТРОПОЙ
1892
Мотылёк белокрылый – в нависшую тень
И пчела – на солнечный мёд,
А за кровью цыганской цыганская кровь
Весь широкий мир обойдёт.
Обойдёт весь мир, подруга моя,
И тропе придётся петлять,
На вест и ост, а потом внахлёст,
И к тебе вернётся опять.
От сажи и грязи людского жилья,
От мрака закрытых дверей
(Утро ждет на концах земли),
Цыган, уходи скорей!
Кабан – в непролазную грязь болот,
Журавль – к тростникам озёр,
А цыганку цыгану вослед зовёт
Родной кочевой простор.
Пёстрая змейка – прячься в разлом,
Сайгак – по степи лети,
А цыганка цыгану идет вослед,
И вместе – опять на пути.
И снова, и снова они в пути!
Океаном в рассветной мгле –
Перекрестья цыганских дорог проведут
По всей бескрайней земле!
С паттераном цыганским на север иди,
Где айсберг в тумане сокрыт,
Где повисла в штиль ледяная пыль
И коростою мачта скрипит.
С паттераном цыганским к югу иди,
Где свет ослепит белизной,
Южный ветер, Божья метла, метёт
Закипевший морской прибой.
С паттераном цыганским иди на закат,
Тонет солнца багровый поток,
Одинокая джонка дрейфует вдали
И запад встречает восток.
С паттераном цыганским иди на восход,
Где не слышно людских глосов,
Ляжет пурпур волны на опал берегов
Молчаливых индийских лесов.
"Соколу – ветер небесных высот,
Оленухе – лощина нужна,
А сердцу мужчины – девицу искать,
Как в древние времена".
А сердцу мужчины – девицу искать,
Костры догорели дотла.
Утро ждет на концах земли,
Что под ноги наши легла!
Это стихотворение, написанное Киплингом в двадцать семь лет, не лежит в русле его произведений, посвященных тем людям и тем реалиям, с которыми он действительно был знаком по опыту; оно кажется скорее данью традиционной романтической теме цыганского табора.
Но от традиционного "цыганско-романтического" направления стихотворение отличают две черты, по-видимому, противоположные друг другу. С одной стороны, автор использует два совершенно специфических цыганских выражения: "gorgio" – так цыгане называют не-цыган (или называли – не знаю, как сейчас, и каково распространение этого слова, появившегося в 19 веке) и "patteran" – условный знак из листьев, палок и камней, оставляемый при дороге цыганами для передачи сообщений друг другу. Такие подробности, придающие характер достоверности, обычны для произведений Киплинга-реалиста.
С другой стороны, в стихотворении совершенно отсутствуют обычный, традиционный цыганский колорит: табор, кони, пестрые одежды, песни, гадания и т.п. Больше того, вслед за "Romany patteran" (цыганским знаком) мы мысленно крестообразно обходим свет, придерживаясь морей и океанов, да еще и в таких их частях, которые едва ли ассоциируются с цыганским табором.
Очевидно, что этой второй особенностью читатель уводится от собственно "цыганской" темы, и странствие по миру приобретает какой-то другой смысл. Впрочем, это ясно уже из слов второй строфы "And back at the last to you" – странствие должно привести в конце концов обратно, к той, на поиски которой уходит человек – идея совершенно нецыганская.
"The heart of a man to the heart of a maid" – это понятная причина странствия: "сердце мужчины – к сердцу девицы". И цыганская девушка странствует вслед за цыганским парнем – по причине внутреннего родства. В оригинале использованы замечательные слова "lad" и "lass" – "парень" и "девушка"; оба слова могут означать и именно возлюбленного (возлюбленную). Эти слова нельзя назвать устаревшими, но они колоритны и имеют шотландскую составляющую; таким образом, в них есть напоминание о старине и простота, непосредственность – ведь речь идет о странствии, которое в крови, в самой природе человека.
Напрашивается мысль, что человек в свое время должен оставить "gorgio camp" – чуждое для него, хотя и привычное существование, чтобы найти самого себя. Странствие это едва ли может быть закончено: утро по-прежнему ожидает нас на концах земли, но теперь эта земля лежит у наших ног.
THE GIPSY TRAIL
1892
The white moth to the closing bine,
The bee to the opened clover,
And the gipsy blood to the gipsy blood
Ever the wide world over.
Ever the wide world over, lass,
Ever the trail held true,
Over the world and under the world,
And back at the last to you.
Out of the dark of the gorgio camp,
Out of the grime and the grey
(Morning waits at the end of the world),
Gipsy, come away!
The wild boar to the sun-dried swamp,
The red crane to her reed,
And the Romany lass to the Romany lad,
By the tie of a roving breed.
The pied snake to the rifted rock,
The buck to the stony plain,
And the Romany lass to the Romany lad,
And both to the road again.
Both to the road again, again!
Out on a clean sea-track –
Follow the cross of the gipsy trail
Over the world and back!
Follow the Romany patteran
North where the blue bergs sail,
And the bows are grey with the frozen spray,
And the masts are shod with mail.
Follow the Romany patteran
Sheer to the Austral Light,
Where the besom of God is the wild South wind,
Sweeping the sea-floors white.
Follow the Romany patteran
West to the sinking sun,
Till the junk-sails lift through the houseless drift.
And the east and west are one.
Follow the Romany patteran
East where the silence broods
By a purple wave on an opal beach
In the hush of the Mahim woods.
"The wild hawk to the wind-swept sky,
The deer to the wholesome wold,
And the heart of a man to the heart of a maid,
As it was in the days of old."
The heart of a man to the heart of a maid –
Light of my tents, be fleet.
Morning waits at the end of the world,
And the world is all at our feet!