Из огня
июльского дня
прямо в полымя
зари закатной
убегал куда-то от меня
богатырский конь.
Мой меч булатный
заржавел,
покрылся плесенью колчан,
сломан лук
и стрелы уж не остры.
Да и сам,
признаюсь, я
сегодня пьян.
А по всей стране
чернеют,
ширятся погосты.
Помню в детстве –
мне лет восемь от силы –
с замиранием сердца я в небо смотрел,
как по небесному озеру
белою лебедью облако плыло,
и купол церкви дальней золотом горел.
Нынче небо
обложили черные тучи,
и со всех сторон слышен
собачий вой –
чуют беду.
Так и не пожили,
как мечтали, «получше».
Ворог нынче не идет ордой.
Но он –
тут, как тут:
тук-тук –
стучатся в каждую дверь,
«Ми есть вас друг» - шепчут с экрана.
И с каждым движеньем
нечистых рук,
с каждой подачкой,
набивают мошну и наносят нам раны.
Имидж
(понимай имя)
сменив на другой
с неизменной улыбкой
слюнявой
неясыть трехпалою рукой
все вершит, вершит свой пир кровавый.
Говорят, что шельму метит Бог.
Как же мы, Емели,
проглядели:
будточеловека не узнав,
на него корону царскую надели!
Помню в детстве –
мне лет восемь от силы –
с замиранием сердца я в небо смотрел,
как по небесному озеру
белою лебедью облако плыло,
и купол церкви дальней золотом горел.
И купол церкви золотом пылал.
1993