(рассказ мотострелка)
Нас ограбили всех мародеры.
Нашей кровью забрызган асфальт.
Нас свалили в овраг за заборы.
Тех, кто охал - добил автомат.
Но я - выжил! Сапог снявши чей-то
Со своей посиневшей щеки,
Прошептал: "Поднимайся, ефрейтор.
Ты ведь жив? Вроде мы - земляки".
"Да какой ты земляк мне, зараза?" -
Он в ответ. "Ты - из сибиряков,
Я же с Ельни. Вас видел три раза
Всех в гробу, вот таких земляков".
Я сказал: "Лучше дочь - проститутку
Заиметь, чем ефрейтор - сынок".
И подумал: "Добить бы ублюдка.
Только выжил, уже с ним невпрок".
Побрели мы, шатаясь, ругаясь.
Где-то духи кричали: "Акбар!"
Мы же тихо, шепча, чертыхаясь,
Шли куда-то впотьмах, через яр.
Шорох. …Мы разглядели детину,
С пулемётом огромным в руках,
Ельнец прыгнул ему на спину.
И того не спас даже Аллах.
Шею грыз, как арбуз бахчовый.
Бил коленом, израненным в бок.
Я помог. Горский череп, здоровый,
Размозжил о гранита кусок.
Пистолет мне достался Берета.
А Ефрейтор забрал пулемёт.
Матерился, грозил при этом.
Ну, да чёрт с ним, пускай берёт.
В темноте мы с ним забинтовались.
Больно! Но хоть пока не гниём.
Хорошо ещё силы остались.
И пошли мы назад, вдвоём.
Во дворе "дух" пил воду из крана.
Ему шею проткнули ножом.
Насовали гранат по карманам,
Ну и к дому, где гадов - битком.
Накрошили их, понавзрывали
Намотали кишок на кулак…
Пацаны наши к мести взывали,
Те, что свалены прямо в овраг.
А потом забежали в башню.
Отдышались в тени её стен.
Выли псы. Было очень страшно.
Страшно жить, умереть, попасть в плен.
Ельнец тихо стонал, но спокоен
Был стервец совершенно как танк.
Но я видел, что кровью наполнен
Его правый разбитый башмак.
Он спросил: "Ты чего не ушёл то,
Там, в овраге? К утру у своих
Пил бы чай". Я сказал: "Да пошёл ты!
Или ты здесь один такой - псих?"
На рассвете задвигались тени.
Нас нашли. Никуда не сбежать.
Делать нечего, прячась за стены,
Часа два нам пришлось пострелять.
Повезло. Подошла наша рота.
Мой товарищ совсем побледнел.
Начал кровью мочиться и рвотой
Изошёл. И мой китель задел.
"Пристрели меня!" - Корчась от боли
Крикнул он. Я навёл уже ствол.
Но потом, вдруг, опомнился, что ли.
Стрельнул очередью! Только в пол.
Умирал тот ефрейтор в машине.
Пел, красавчик - гортань то цела!
Матерился, меня звал разиней.
Но я верил, что так, не со зла.
А когда уж почти всё дыханье.
Смерть навеки его отняла.
Прохрипел: "Мне бы на покаянье
В Божий Храм. Понаделал я зла".
Попытался креститься рукою.
Пришлось локоть его поддержать.
"Мне на память чего-то такое, -
Прошептал он, - тебе бы отдать".
Я с погона сорвал его лычку.
Обвязал ей нательный свой крест.
"Эх, ефрейтор, тебе бы в больничку.
Может быть, там ещё бы воскрес".
Но затих он. В окно бились мухи.
Пели птицы. А парень пропал!
Я Берету свою у старухи
На этиловый спирт обменял.
Руки вымыл бензином из бака.
Провонялся весь, хоть поджигай.
Ехал, пил, матерился и плакал,
Издавал то ли стон, то ли лай.
…Дембильнулся. Года пролетели.
Надо жить. И забыть бы всё рад.
Но... ношу я ту лычку на теле,
На кресте, словно орденский бант.
2006 год