ОН
Он жил. Стены в книгах и картинах, ковёр, свечи.
Нередко, он подолгу застывал перед зеркалом, не любуясь – созерцая, выискивая. Ибо самой большой загадкой для него был он сам. Кто он? Откуда? Зачем? Какова тайна его происхождения и появления на свет? Почему он тут и теперь?
Он бродил по городу, наматывая на подошвы вервие пыльных улиц, паутину туманов, морось дождей... Каменными ущельими, во тьме неоновых реклам, вдоль букетов светофоров и соцветий фонарей, мигания витрин и пропастей высотных зданий... мимо... мимо...
Он заглядывал в глаза ночных незнакомок, с лицами зелёными и серебряными в неверном свете и читал в них пустоту, одиночество и томленье...
"Манекены, - говорил он себе, - манекены сбежали с витрин и бродят по городу. Но почему так много?"
Когда квази-жизнь уже грозила захлестнуть его нейлоновой удавкой, а пустота в нём ширилась полыньей, тогда, одним внезапным неуловимым движением он сворачивал на бульвар Непорочных Душ.
На третьем пролёте слева рос огромный вяз, необхватный, добрый.
Он притрагивался к нему рукой, вдыхал аромат плесени и, обходя его в пол-оборота, вёл пальцами по мягкому мху...
По ту сторону вяза всегда оказывался парк. И всегда – предзакатный.
В парке был пруд, на пруду – утки,на утках – закат. Утки плавали парами – уточка-селезень, уточка-селезень. Зачарованные закатом, они плыпарили по пруду, вглаживая закат в воду, меся её лапками. Настоенный на закате, пруд, и после наступления сумерек, теплился собой, ронял отсверки кармина в глубокую синь.
Отсверки запечатлевались на его сетчатке, и когда он возвращался назад темнеющими аллеями, глаза его, - обычно голубовато-серые, - всполыхивали закатными угольями, как зёрнышками граната.
Так, напоённый закатом, и приходил он домой. Дом гляделся в него очами зеркал, читал отраженья заката и уток, преисполнялся ими и обещал в ответ ужин и вечер.
***
-Что слышно? – спрашивали его знакомые.
-Смотря к чему приложишься ухом,- отшучивался он.
-И к чему же прикладываешься ты?
-К себе самому, как правило.
-И что слышишь?
-Гулкость.
Да, гулкость....
Он слушал музыку и тишину в себе самом, сопоставлял их с другими и внешними, пытаясь постичь различия и вывести закономерности. Результаты, как правило, бывали неоднозначны.
Он пробовал ощущения на вкус, цвета наощупь,предчувствия на слух.
Он созерцал пространства, изыскивая пути в нездешнее-навсегда. Всякий раз он возвращался иным.
Мир представлялся ему цветком дороги, бутоном полей и лучей. Он был простым и цельным в своих множествах, он виделся то тёмно-зелёным, то мягко-оранжевым, а иногда – сиреневым, особенно ближе к безвременью...
Ночами он вживал ночь, писал стихи и снил её.
Во снах она всегда была нужная, нежная, правильная. Молчаливая в меру его молчанья, близкая мерой его близости, ускользающая в меру его нерешительности.
Ждущая.....
И красивая настолько, насколько то позволяло его несовершенство.
Со временем совершенство росло, она становилась всё красивей и... всё неуловимей...
Иногда он подходил к ней нестерпимо близко, но не настолько, что б высновидить её в явь.
"Наверное,я не там её ищу, - думал он, - или не так. В следующий раз попробую поискать вот там, где чуть фиолетовее, где что-то пушистое веет пряным... там, быть может..."
ОНА
Она не существовала. В несуществовании ей было хорошо, как бывает только в тревожно-радостном предчувствии.
"Кто-то меня снит, я это точно знаю", - успевала она подумать, всякий раз пробуждаясь по ту сторону зеркала. И всегда бывала она чуть другой, в зависимости от угла прикосновенья, степени проницанья, близости полноты...
Но то ли веры, то ли надежды недоставало и, трепеща на грани воплощенья, она возвращалась в не-явь.
"Он просто недостаточно меня любит, - мелькало у неё в потьмах, - он не совсем в меня верит, иначе, он снил бы меня вернее... почему он не ищет меня вот там, там, где сиреневеет что-то меховое, что пышит душистым? Ну почему?!"
Он? Почему "он"? Она была в этом уверена. Что-то в ритме самих поисков, в пульсации касаний, в узоре миражей безошибочно говорило ей о том, что это "он", что он ищет её и только её, что только она ему и нужна, а она... она сможет по-настоящему быть только такой, какой высновидит её он.
***
Наступала ещё одна ночь.
Там, сбоку, лиловело нечто сиренево-фиолетовое, пушисто-меховое, что пышало-веяло так пряно и душисто.
Счастье было неминуемо.
1.III.04.
Иллюстрация:HoryMa. Двойной капкан. Светографика. Взято из плейкаста, созданного по мотиву рассказа совершенно неизвестной мне девушкой. Спасибо ей, незнакомой.