Нет повести печальнее на свете
Чем повесть о резиновой Зинетте…
***
Жила была на свете резиновая Зина,
Когда-то называлась она – гордость магазина!
Она была красивая, в нарядной упаковке,
Большая грудь затянута корсетом на шнуровке,
Глаза большие, влажный рот, открытый для утех,
И вызывала Зиночка эрекцию у всех.
Красавица Зинетта на полочке жила,
Среди ***в резиновых, гандонов и бухла.
Жила не напрягаючись, дружила с продавцом,
Он иногда поебывал реЗину между делом.
И вот ворвался в магазин мужчина с голым телом,
Пришел с цветами и фатой и золотым кольцом.
***
С продавцом, как с отцом,
Говорил до зари.
Признавался в любо’ви
К прекрасной Зинетте,
Сообщил, что мечтает
Он лишь о минете
И что в жопу залазить не будет концом.
Говорил продавец как отец,
Говорил продавец, не скрывая,
Что он Зиночку любит,
Что чувства питает,
Да такие, шо просто ****ец.
Говорили они до зари.
Порешали они на рассвете,
Что пора расставаться
«Отцу» и Зинетте,
Покупатель, мол, счастьем ее оминетит,
А потом народятся из латекса дети.
Так они заключили пари.
Спор был прост. «Не вопрос» -
Покупатель сказал,
Взял линейку, вздрочнул
И измерил свой «рост».
Продавец повздыхал,
*** свой вялый достал -
Без линейки понятно,
Что слишком он мал.
Зинку так потерял,
Но не плакал «отец»,
Ибо он продавец.
На прощанье лишь Зинку полапал.
***
Мужчина с магазина красотку нес домой,
А *** его стоял всё время будто заводной!
А Зинка-то раздетая совсем, до не приличия –
Фата с кольцом и видно половые, блять, различия.
И видно Зина не мужик и пох что из резины.
Мужик в магаз подругу внес, шмотья’ купить на зиму.
Охуевали продавцы, а с ними покупатели,
А кто-то сунул ей в ****у свой палец указательный.
Мужчинка Зинку приодел, да всем на заглядение!
И вместе с ней отправился покушать - в ресторан.
Он водки выпил триста грамм, потом еще стакан.
Чуть было Зинку не забыв, покинул заведение.
***
Ночью страшно и темно,
Там и тут лежит говно.
У него под мышкой Зинка
И початое вино.
Он несет ее в кровать,
Но за жопу - хвать да хвать!
Не донес до ее дому,
Стал на улице ****ь.
Мужику-то много ль надо -
Рот молчащий, да ****а,
Он всегда хотел такую,
А теперь имеет. Нда!
***
Он имел ее, имел, так что весь перепотел.
Похую что выпил много, кончил словно скорострел.
Застегнул свои штаны, вытер рот платочком,
И понес герлу домой ёбырь-одиночка.
Шел и радовался ей, молчаливой Зине,
Даже для порядка дал, раз тринадцать, в дыню.
Зинка все перенесла – еблю в рот, побои -
«Это видимо любовь, между нас обоих…»
Дома он ее помыл и поставил раком,
Долго пальцами возил по ее клоакам,
Прописал мясных уколов: «На-ка Зинка, на-ка!»
В жопу Зинке засадил, оказалась с браком.
Брак таков – треснул шов
От ****ы и до уха.
И ни слуха, ни духа,
Ни сле’да от Зинки –
На полу рвань-резинки
Да пара трусов.
«Невезуха, непруха,
Возможно проклятье…
Говорил, что не стану
В очко ее драть я…
Вот ***ню я спорол…
И герлу распорол…
Остается дрочить на трусы и на платье.
Не хотел сам себя наебать я…»
***
Нет повести печальнее на свете
Чем повесть о резиновой Зинетте
Она хотела замуш и ебаца
Но, выпало ей с жизнью распрощаться.
Отсюда вытекает и мораль:
Не то что бы нам Зину очень жаль,
Не то что бы нам горько за мужчину,
Хотя он без базаров дебилина,
Мораль поэмы этой такова –
Резиновых всех нахуй, я ЖИВА!
Живая, настоящая, не рвусь,
****еть люблю, на ****юли’ны злюсь.
При виде обручального кольца
Торчком встают два розовых сосца.
Да! Это я! Знакомьтесь – Зина. Зина.
Не из интимного, заметьте, магазина!