Раздел четвертый:
“Пейзажи”
ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
1.
Осень сохнет и желтеет
По пергаментным краям,
Что ни день, то свет мелеет,
Обрываясь тут и там.
В этих рощах раскаленных
Звон ледка как стук подков,
И расседланные клены
Спят без певчих седоков.
2.
Дым от выцветших костров,
Чуть размытый, как на фреске,
Перелез за перелески,
А от листьев и кустов
Запах резкий и ногой,
Длинный день идет как пишет,
Ничего уже не слышит,
Кроме хруста под ногой.
Это я ни в зуб ногой,
И ни слова, ни полслова
Мне не выговорить, словно
Я слепой или немой.
И шагами лес дробя,
Я прошу еще хоть строчку
Как уступку, как отсрочку
От неверия в себя.
Горизонта блекнет нить.
В эту пору, в эти страсти
Что же это за напасти -
Видеть и не говорить.
3.
До корней замерзший, крайне
Занемог ноябрьский лес,
Словно спицы без колес —
Веток быстрое мельканье.
В них лишь галочьи заставы
Целый день твердят устав.
Анатомия кустов —
Сухожилия, суставы.
Лес скрипит, разбит, заезжен,
Как старинный граммофон,
Луж хрустящий целлофан,
Луч сквозь кроны лип процежен.
Ветер ветрен и небрежен,
Подхватив с дороги лист,
Тянет дальше в темный лес,
И декабрь неизбежен.
4.
А зима совсем иная,
Когда луч падет на снег,
Словно чашка костяная,
Розоватая на свет.
Но деревьям света мало,
Тянет ветви зимний лес
Трещинками по эмали
Облупившихся небес.
С каждым часом все быстрее
Тень растет, как снежный ком,
Лишь когда совсем стемнеет,
Сдвинув небо под углом,
Хлопьев белые страницы
Полетят, себя продев
Сквозь седые вереницы
Плотно сомкнутых дерев.
5.
Воздух мягкий и сырой,
Как рубашка из фланели.
Две февральские недели
Отлетели, с плеч долой.
С плеч долой зимы уют,
Скоро март расправит клювы,
Птицы в тусклых пятнах клюквы
У порога снег клюют.
Гирьки красных снегирей
На весах шальной природы
Перевешивают вроде
Груз опальных зимних дней.
Остаются за спиной,
Словно белые качели,
Две февральские недели,
Воздух мягкий. . . снег сырой. . .
* * *
Мир чист. Снуют мороза спицы.
Пересыпая воздух в черк и чирк,
Мне воробей у ног дороже, чем синицы,
Коль в небесах они смеются без причин.
Сочится снег, к земле сбавляя скорость,
И кто-то очень тихо говорит:
«Поэзию спасает монотонность».
И злое солнце холодно горит.
Подъезд всей глоткой, до чернильных лестниц,
Скликает птиц — а на ловца и зверь.
Рябина узловатым пальцем крестит
Кота, который прячется за дверь.
Четвертый час, свои раздвинув рамки,
Вобрал в себя всю смуту и покой,
И стих нейдет из треугольной ранки.
Покусывает шарфик шерстяной.
Ложится тень, кривляясь на ухабах.
И снег всё гуще солит па бегу
Скамейку, мертвую траву. Ах, кабы
Сюда лопаты две, да ломик, да песку.
Сегодня раньше повезут из ясель
Детей на санках, время торопя.
Стоит зима. По-моему, я счастлив.
И день скользит по кромке января.
ВАРИАЦИЯ
Мороз и солнце. . .
А. С. Пушкин
Как долго ты спишь в этом доме,
И дом потакает тебе.
Ты в нем, как на старом пароме,
Плывешь, покорившись судьбе.
Я утром сойду осторожно
С крыльца, где, по пояс в снегу,
Столбам устоять невозможно
На низеньком берегу.
Там в шахматы тени играют —
Азартный, стремительный блиц.
И в теле дерев застревают
Осколки стозвонных синиц.
Кусты, как усы тараканьи,
Прощупывают тонкий наст.
И ложечкой о подстаканник
Бьет солнце о ледный пласт.
Позвякивает, увлекшись,
Ведь за ночь на чуткой реке
Тончайший ледок запекся,
Как пенка на молоке.
А рядом, не замерзая,
Течет деревянной рекой,
С озябших высот ниспадая,
Боярышник вниз головой.
Бегут деревянные струйки
По контурной карте небес.
В волнении черные руки
Заламывает близкий лес.
А ты еще спишь в этом доме,
Где запах травы и блинов,
Где лыжные палки в истоме
Штандартами зимних полков
Пучком расцветают в прихожей,
Вставай, друг прелестный, пора.
Я чувствую всей своей кожей,
Какая настала пора.
Какие поляны разлиты,
Снежок — не дай бог не примни,
Но белыми нитками шиты
Уловки и петли лыжни.
Вставай состязаться с природой
В умении видеть, пока
Наш день ослепительной содой
Свои начищает бока.
* * *
Как неустроена природа
И как устроена она
Непостижимо. Время года
Еще не то чтобы весна.
Снег тает в час по чайной ложке,
Но оттепель в один присест
Затопит в скверике дорожки
И все тропинки разом съест.
Не отыскать сухого лаза
И уж тем более пути.
И вот к дворцу культуры Газа
На выстрел нам не подойти.
И, кажется, не хватит года,
Чтобы все это улеглось.
Как неустроенна природа.
Деревья вязнут вкривь и вкось.
По крышам скошенных киосков
Крупнозернистый снег течет,
И птицы с нескольких наскоков
Заполнят за скамейкой лед.
Им накрошив полбулки с тмином,
Уходит старый человек,
А там его за магазином
Глотает Кировский проспект.
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ВЕСНА
Набито небо ватой,
На сыр похожий снег
Всей массой ноздреватой
Почти сошел на нет.
Все правды подноготные
Раскрылись под ногой,
Там листья прошлогодние,
Как будто чай спитой.
Прозрачных льдинок блюдца
Разбились по садам,
И есть где развернуться
Прожорливым грачам.
Они газоны лечат
Пинцетами носов
И дворникам перечат
На сотни голосов.
И деревам пора бы
Зазеленеть, ан нет:
Застывшие параболы,
Подобия антенн.
Древесная акустика
Вонзилась в небосклон,
И только ивы кустик
Из кожи лезет вон.
Взрывая лед железный,
Уходит от зимы.
А слякоть так любезно
Неве дает взаймы.
Весна стоит в оборках,.
Обманчиво кротка.
Остра, как поговорка,
И так же коротка.
ПРОГУЛКА
Пройдя по узкому перрону,.
Минуя Павловский вокзал,
Мы поклонимся Камерону,
Который всюду правит бал.
Здесь звонко, ветрено и голо,.
И в небо, маленький такой,
Летит таблеткой димедрола
Дворцовый купол жестяной.
Скворешники висят всех выше,
С глазницами угля черней.
Но дач промасленные крыши
Уже, как манны, ждут грачей.
Сведем, как в дневнике отметку
Всю жизнь прошедшую на нет.
Вороньи гнезда держат ветку
В ежовых рукавицах, снег
Все пристальнее и все реже,
И все трудней ему летать,
А мы идем вперед в надежде
В старинном парке заплутать.
В тропинки стылые вчитаться
И, слякоти едва хлебнув,
Как газом, парком надышаться,.
Конфорки разом отвернув.
Считай, мы заблудились в марте,
Гуляя Павловском сырым.
Я ставлю голову на карту —
Отсюда нет пути живым.
Горгона каждая с ограды
Белками медными глядит.
Беззвучно спросит: «Вы не рады?»
И нас в деревья превратит.
* * *
С утра еще февраль, ни дать ни взять,
Босые прыгают вороны у калитки,
Но вот уже апрель приходит, чтоб начать
С природой разговор равновеликий.
Еще февраль господствует с утра,
Но полдень жмется к дому, чуть не плача.
Капель, как лютневая музыка, стара
И так же, как она, почти прозрачна.
И воздух набухает тяжело.
И снова пахнет мякотью арбузной.
И вечер, накренившись на крыло,
С размаху падает на крыши грузно.
* * *
На заливе растявкались чайки,
Многоточия их над водой,
Словно в чае некрепком чаинки,
Перемешаны волей одной.
И захваченный их мельтешеньем,
О косяк опираясь плечом,
Этим броуновским движеньем
Я в чужую игру вовлечен,
Лишь догадываясь о правилах
Этой непостижимой игры,
Где уже ничего не поправить,
Где поставлена жизнь на пари.
Втянут в рамки ее безнадежно,
Будто жертва я, а не игрок.
Отказаться уже невозможно —
Слишком мал и ничтожен предлог.
Здесь уже не пройдет заваруха —
Карты об стол и ходу в окно.
Тут сильна круговая порука
Птиц, залива и воздуха, ко
Когда сердце по ребрам с отмычкой
И когда уже нечем ходить,
Снова все вдруг предстанет обычным,
В общем, как и должно было быть.
Только чайки над домом степенно
Продолжают кругами парить,
Окуная крыла постепенно
В бледно-розовую финифть.
ТАВРИЧЕСКИЙ ПАРК
НА ПРОСУШКЕ РАННЕЙ ВЕСНОЙ
Вечером парк как поверье,
Теплого ветра прыжки.
Ошеломленных деревьев
Прочерки, жесты, шажки.
Парка звучит пантомима
В тысячи голосов.
Сильная музыка зрима
Веток, корней и стволов.
Скрипки минуя и тубу,
Ноты читая с листа,
Можно сквозь лиственниц группу
Голос услышать куста.
Соло берез акварельных,
Парк за оградой творит,
Музыкой неподдельной
На пять линеек разбит.
На пять волшебных линеек.
На семь божественных нот.
Позы согбенных скамеек
И вдохновения пот.
* * *
Уже зеленеет акация
И воздух вдали мутно-синий.
Зима, словно томик Горация,
Захлопнута на середине.
Три месяца вкратце спрессованы
В гекзаметры без интервала.
Там все наши судьбы срисованы
С античного оригинала.
Там жгут новогодние свечи
И на папиросной бумаге
Порой сквозь январь просвечивают
Декабрьских снежинок зигзаги.
Нам больше, увы, не вчитаться
В шрифт подслеповатых снежинок.
Зима, словно томик Горация, —
Набор черно-белых картинок.
* * *
На солнце выгоревший день,
И клен готов стараться.
Он тень наводит на плетень
И на кусты акаций.
А тополя прямых прямей,
Их молодая смена,
Как ноги белые лосей,
В известке по колено.
Еще до пуха далеко
И далеко до лета,
Но как-то держится легко
Все равновесье это.
И вот сейчас на полпути
Мне вдруг понятно стало,
Что все же, как там ни крути,
А сделано немало.
И что зима не бог весть как
Смешала наши карты.
Наступит лето, это факт,
Приедут квартиранты.
И мы вкопаем столик здесь,
И пустим чай по кругу,
И будет втянут вечер весь
Лишь в эту центрифугу.
Типично майский поворот
В раздумьях, в скрипе дачи.
И солнце переходит вброд
Безоблачные дали.
* * *
У сиреневой сирени
Стеариновый оплыв.
Наступает воскресенье,
Душу мне разбередив.
Куст покрыт гусиной кожей
И в росинках по краям,
Здесь поможет только ножик
Перегруженным ветвям.
А цветы тяжеловесны,
Куст, как снегом, замели.
Им с утра такие мессы
Служат толстые шмели!
Мягкий низкий гуд органный
Трепетно к земле пригнут
И натянут, словно жгут.
У сирени утром ранним
Гроздья жутко велики,
Голубой нездешней крови,
Все на свете лепестки
Отпирает ключ басовый.
В синей накипи сады,
От сирени нет спасенья,
Наступает воскресенье,
Душу мне разбередив.
УТРОМ
Вороны с чайками оспаривают завтрак.
И перевес пока на стороне вторых.
На едкой свалке вопли, хохот, рык.
И заморозки не сегодня завтра.
А в лужицах игра бензиновых жар-птиц,
Изломы красных и зеленых крыльев.
Когда мне все наскучит, опостылев,
Я прочь пойду. Костер вдали коптит.
Залив прилежно стонет за спиной
Со всеми трубами своими и мазутом
На желтом тростнике, с вороньим зудом —
Где что украсть столь раннею порой.
Приду домой. Покамест сын мой спит,
Согрею молока, возьму картошки с лоджии.
Вдаль засмотрюсь, а там залив все тот же
В сырую глину серой ртутью влит.
И солнце вывалится на берег больной
Дешевое — на вес лишь в два карата.
Но кучевые облака с Кронштадта
Его укроют тут же с головой.
ПЕЙЗАЖ
Опять четырехстопна ересь.
Как надоел треклятый ямб.
Стопа в стопу, стопою мерясь,
Идет строка ко всем чертям.
Да есть ли большее занудство,
Чем, лист стихами теребя,
Считать, что делаешь искусство,
Описывая воробья.
Он напрягает тощий разум,
В окно мне смотрит с деревца,
Перетряхнув все перья разом,
Как мебель в доме мертвеца.
Он метким клювом в зерна метит.
Передают прогнозы метео.
Сосед напротив ест лапшу.
Он просто ест, а я — пишу.
Мой ямб, как в век прошедший виза,
Он заслонил собой пейзаж,
Где ходит голубь по карнизу
И постепенно входит в раж.
К нему второй подсел.
С натяжкой
Я мог бы их сравнить вполне
С быками красными в упряжке
У Брейгеля на полотне.
Но я не буду,
Хоть, признаться,
В них сходство есть —
И лень, и стать.
Мычат, и дуются, и тщатся
Действительно быками стать.
И перегружена картина,
Как у фламандских мастеров,
Деталями:
Сарай, машина,
Канава, а точнее, ров,
Деревьев спины для балласта,
Напротив спелое окно.
Так перегружена опасно,
Что весь сюжет идет на дно.
Заваливает плавно на бок
И вечер черпает бортом.
Достанутся на ужин крабам
И голуби, и суп с котом,
Забор, асфальт, уха из бревен.
Где черт копыто, как каблук,
Свернет,
Но завтра, будь спокоен,
Он вновь возникнет тут как тут.
А утром дождь, как ямб, пройдется
По дворику, а водосток
Сличит картину, как проснется,
И эти сорок восемь строк.
* * *
Сад гаснет, доказав, что все на свете тлен,
Теряет память, волю, зренье, слух.
Координаты с лампою сверяет тень,
На подоконнике щетинит зелень лук.
Жизнь продолжается, жизнь длится, жизнь течет,
Едва заметная, как в градуснике ртуть.
В свою ячейку день падет,
Как в соты светлые пчелиный труд.
Жизнь длится, каплет свет из лампы на листы,
И отражается в стакане с молоком.
Там за окном июль застыл
Огромным неразмотанным клубком.
Неслышно сок карабкаться в стволе
Пытается, и мускулы ветвей
Расслабленно качают на волне
Сплетения коричневые вен.
А за дорогой парк играет в глушь,
Фонарный перст над домом занесен,
Веранды остов в ореоле груш,
Как снегом, сумерками занесен.
И цепь чудес свершается во мгле,
Кот моет бок в преддверье лунных краж.
Отливы синих яблок на столе,
И сонной мухи сломанный вираж.
ОГОРОД
Снимая у старушки угол
С косым окном на огород,
Я часто пялился на пугал,
На волны грядок у дорог.
Там так лениво и со вкусом
Большая репа, словно сом,
На глубине поводит усом
В скучнейшем обществе своем.
Моркови красные пробирки
Сидят по горлышко в земле.
Все овощи, как звери в цирке,
На вид ухожены вполне.
Тут вышколенная культура,
Там выхолощенный народ,
И правильная кукуруза,
И дрессированный укроп.
Они могли ходить кругами,
И прямо, и вниз головой,
Жонглировать весь день жуками
Над раздобревшею ботвой.
Хозяйке старенькой в угоду
Все по линейке в ряд стоят.
Лишь сорняки здесь за свободу
Одни и могут постоять.
Им надерут за это уши.
По ржавой гильзе клоп бежит.
Она, землею захлебнувшись,
С боев прошедших здесь лежит.
* * *
Друг сказал, опершись о плечо:
«Что ты маешься целое лето?
Посмотри, сколько воли и света,
Ну чего тебе надо еще?»
Тихо пахло травой у земли.
Сели мы, на себе ощущая,
Как, совсем без движенья свисая,
Ветки ив над водой затекли.
Мы сидели и не говорили.
Дятел вышел в четвертом часу.
Постучался три раза в сосну,
И ему там стремглав отворили.
СЮЖЕТ
Там долговязый вяз в акации увяз,
Ребром поставив листья: или-или,
И за скворцами нужен сегодня глаз да глаз,
Того гляди, чтобы чего не натворили.
Курится под крыльцом древесная труха,
Весь деревянный мир в тиши подобен храму.
Террасы, алтари и вопль петуха
Всю эту тишину берет в литую раму.
И под ноги стремглав валятся кабачки,
И трескаются в пальцах помидоры.
Здесь каждый куст знаком до судорог почти
И улиц узенькие коридоры.
Вот дерево течет, вот всхлипнула волна,
Дед спиннингом по мелкой речке водит,
А солнце чертит воздух, сверкая, как блесна,
И глубоко за облако уходит.
Какой еще сюжет и поворот какой?
Что может круче быть такого поворота —
Вот наперегонки тропа бежит с рекой
И вдруг теряет след и тычется в болото.
А в нем кузнечики щекочут дрелью слух,
И трель на крылышках летит за дачи смело.
А это не сюжет — аж занимает дух —
Из сада девочка, тарелку груш незрелых,
Бежит, к груди прижав, и платье до колен...
В теплицах огурцы, как манны, ждут полива,
На планках почерневших полиэтилен,
Прибитый кое-как, полощется лениво.
А это не сюжет, что скоро все снесут.
«На триста шестьдесят, кругом!» — прикажут речке.
Ни вязов, ни дубов, ни речку не спасут,
Ни улиц деревянных, ни крылечек. . .
* * *
Весь сад освистан и осмеян
(Как влажным пальцем по стеклу),
Из птичьих глоток хрупко склеен,
И катит утро по селу.
С ветвей сбивая бегло воду,
Прочистив горло натощак,
Скворцы рассасывают воздух
И сад, как семечки, лущат.
А сон, просеянный сквозь сито
Их щелканья, парит легко,
Но с явью неразрывно слито
Существование его.
* * *
На нескошенных лугах
Покосившиеся ели
Тени держат в рукавах.
Ветер тянет еле-еле.
Солнце круглое, как блин.
Лето круглое, как солнце.
И пьянее всяких вин
Запах трав, согнутых в кольца.
А кузнечики в лугах
Упражняются в октавах,
Уши носят на ногах,
Пишут нотный стан на травах.
Ноты наперегонки!
Неприкаянны навеки
Их зеленые смычки,
Спинок выгнутые деки.
Ведь кузнечик сам похож
Так на скрипку Страдивари.
И откуда так хорош
Голосок у мелкой твари?
Вечер на поле придет,
И громоздкий альт цикады
Монотонно струны рвет,
Наподобье канонады.
ДВОЕ НА ЭСТОНСКОМ ПЛЯЖЕ
Зарисовка
Расположили на песке
Две кружки, термос в рюкзаке.
На ней косынку ветер треплет.
Смеется от веселых реплик.
Кусает камушки залив.
Они сидят под желтым тентом
На латаном куске брезента,
В блаженстве руки заломив.
Они ленивы, словно боги.
Он малость строг, она стройна.
«Да у тебя в мурашках ноги,
Замерзла, милая? Айда!»
О, как прекрасен их союз!
Король и дама, рядом туз.
Колода красных мятых карт,
Они играют в дурака.
Король пьет морс и щиплет лацкан,
А дама бубен в бубен бьет.
Король не может оторваться,
Все пьет, и пьет, и пьет, и пьет.
Холодный сморщенный омлет
В песке на старенькой газете.
А у нее в руках валет,
Он ей милее всех на свете.
Да и валет в нее влюблен.
Корнет, задира, он смешон.
Умрет сейчас же за нее
И, как на амбразуру, ляжет.
Его душа легко вздохнет
И полетит над голым пляжем.
Потом авоську под уздцы,
Рюкзак на спину, леденцы
Последние за щеку прячут,
Целуются и чуть не плачут,
И синий-синий воздух пьют,
Смеются, вдоль воды бегут,
Пока их тент не станет точкой.
В динамике плывет Шопен.
И волны белыми платочками
Их провожают до шоссе.
ДОЖДЬ
Преодолев осин заслон,
Дождь с вечера топтал тропинки,
Всю ночь, раскинувши простынки,
Их тихо полоскал сквозь сон.
Но дальше — больше, эко диво —
Идти девятый час подряд,
Как будто у него наряд
Смести все вдоль лесных массивов.
Метаться, рваться, нарастать,
Прохода утру не давать.
Березы гулкое ведро
Водой наполнено до края,
Сорвется капля, да какая,
И оземь, словно в решето.
Деревья опрометью — влево,
Вдруг замереть и не дышать,
Но дождь непрошеный, как тать,
Бежит по лесу очумело.
И глушит шелест веток всех,
Как рыбу глушат динамитом.
И лист всплывает брюхом вверх,
И притворяется убитым.
Все заслоняет бледный пар,
Оставив редкие просветы.
Автобус срубит пару веток
Шальным лучом неспящих фар.
Все хорошо, все ночь возьмет,
Все примет на душу и стерпит.
Стволов ошпаренные стержни
С дождем отправились в полет.
И дождь повсюду правит бал,
Посредник меж землей и небом,
Так двум стихиям помогал,
Про все забыв, что между делом
Закинул за спину поселок.
Как старый латаный рюкзак,
Слизнул с пути дорожный знак,
Оставив сбоку пару елок.
Они его и переждут,
Ведь он пройдет, как все проходит.
А утром пусть грибник находит
Гриб, словно обелиск дождю.
РИСУНОК
Сангиной сделанный рисунок
Меня остановил в прихожей.
Там клен под темно-красной кожей
Вытягивал венозно ветки.
Внезапно слуховым оконцем
Пейзаж в стене зажегся светом.
Но не разбить стекла при этом
И не дотронуться до клена.
А он слагался постепенно
Из красных капель неподвижных.
И это было непостижно...
Недостижимо... Невозможно...
* * *
Акустика колонн глухих.
Над залом люстра вдрызг смеется,
И дирижер, как рыба, бьется
Меж черных умных рук своих.
Но дирижерскую иглу
Как не боятся без наперстка
Брать эти руки, сжавши в горстку
С полсотни скрипок наготу,
Трубы простор, валторны пафос,
Как будто бы он водит за нос
Всю музыку и всю игру.
А за стеной ряды пустые
Дерев, как кресел близ дороги,
В которых люди или боги
Сидели, слушали, грустили.
И красный бархат облетает
Со спинок. Трескаются ножки.
Но кто-то вьет из флейты ноты
И звуком тишину латает.
Торгуется с березой ветер
И рвет из белых рук афиш
Оркестрик камерный, и лишь
Концерт скрипичный в гуще веток.
Однако средь ветвей идет
И видит медленный прохожий
Ворон, на маузер похожих,
И музыки водоворот.
* * *
Бредут по тропинкам листьев отары,
Я лечу себя Блоком.
Насморк, окно и какие-то травы,
Пахнет яблоком.
Карканье сада, приглушенность скрипа,
Строчки то лечат, то ранят.
Осень — осиная талия скрипки. . .
Сумерки листья роняют.
РОДСТВО
На левое крыло здесь припадает клен.
Не надо, не жалей, оставь его в покое.
Здесь журавли вбивают в небо клин —
И небо надвое, и холоднее вдвое.
Не трогай ничего. Здесь жалости твоей
Никто не примет, разве что беззубый
Тебе в лодыжку вцепится репей,
Как старый цербер, вылинявший, грубый.
И душу разрывает пополам
Сознание, что скоро дрогнут ветки
И снег пройдет бесшумно по тылам,
Он тише во сто крат любой земной разведки.
Все подступы блокирует к лесам,
Дороги и поля он в миг возьмет без боя.
Но что твоим громоздким городам
И их садам до этого разбоя?!
Хоть ты и сам кленовых был кровей
И с журавлиной ты в родстве породой,
Ты из колодца все-таки не пей
И лиственниц сухие веточки не трогай.
Нельзя упавший лист с земли поднять
И у лесов просить вторично крова.
Они почти мертвы, тебе ли не понять,
Что здесь уж ни на что ты не имеешь права.
* * *
Листьев разбавленный йод,
У трав ломота в ногах.
Орешник ветра пасет
В бесцветных нагих лугах.
В ноябрь со скрипом плывет
Лес, будто старый баркас.
Кого-то от смерти спасет
Берез деревянный глаз.
В лужах себя смотреть
Небо не устает.
Жесть и голая медь
Скоро заткнет нам рот
Тенором звонких труб —
Не темнокожих стволов.
Путь завершил дуб,
Дятлом себя проколов,
В свой разоренный храм
Старых ворон затащил.
Тесно хорам.
Веток трещит настил.
Капли дождика злы —
Сотни выпуклых луп.
Корни — вены земли —
Ушли далеко вглубь.
* * *
Сегодня яблоки горчат,
Сегодня сонны стали осы.
Сегодня паникует осень
И лает на пруды закат.
Сегодня тает листопад,
Деревьям больше нечем бросить,
Уходят в небо веток тросы,
Раскинув там последний сад.
Сегодня лепит невпопад
Октябрь недюжинные торсы —
Стволов коричневых колоссы
На перекрестках бьют в набат.
Сегодня яблоки горчат. . .
* * *
... Белый пар по лугам расстилается.
Н. С. Никитин
Вот ноябрь уронил свою тень
На поля, где стада разбредаются,
Где дожди в перелесках весь день
С ноги на ногу переминаются.
Аист в небе тяжел, как баржа,
Спелой тучей крылами касается.
Нынче листья замучила ржа,
Это только сосны не касается.
На хрустящее выйдем жнивье,
Где туманы густы, как сметана.
Здесь какая-то детская тайна
Все берет под начало свое.
И не выбраться нам из нее,
Как не вырваться из-под опеки
Поля, узкой тропы, лесосеки,
Где кукушка кричит про свое,
Где неслышно в нагрудный карман
Забирается белый туман.
* * *
Здесь протяжней, чем песни народные,
Птицы тянутся к небесам.
Удивительно ночи холодные —
Уже впору топить по ночам.
Но ни в чем сомневаться не надо,
День короче — острее стих.
Заблудившаяся цикада
В поле ищет собратьев своих.
Под ее хрипловатые строчки
Плащ накину, воды принесу.
Цепко держит сосновая бочка
Небо гулкое на весу.
Лишь к утру оседают звезды
На ее деревянное дно.
Коченеет рассветный воздух,
И осина вплывает в окно.
Здесь бесснежье недолго продлится.
Суток вертится веретено.
И давно ничего не снится,
Ничего мне не снится давно.
ВРЕМЕНА
Четыре стихотворения
ЗИМА
Качает мерзлый шар прозрачный
Январь, как древний стеклодув,
Над городом. Все едут с дачи,
Бегут в тепло, стекла глотнув.
Как будто тюль развешан мамой
Сушиться на дворе — снег, пир!
Окно продольно белой рамой
На дольки нарезает мир.
Окаменела вдруг замазка —
Еще б, в такие холода.
Заученно играют в сказку
Зима, дома и провода.
Не тает сахарная пудра,
Но тает небо над двором.
И, очумев, проходит утро,
А ветер крутит колесом
Спирали тонкие украдкой.
Весь город как Лаокоон.
И скрещиваются под аркой
Хвосты метели с двух сторон.
Так старый двор кочует в зимах,
Небрежно путая века,
И все идут неспешно мимо,
Текут несметные снега.
ВЕСНА
Весна дана в противоречье
Всех ключевых первооснов.
Вода взвалила льды на плечи
И понесла из городов.
Март проповедует смятенье,
Врезаясь в воробьиный крик,
Пьют теплый ветер в упоенье
Гнилые помидоры крыш.
Разменивают бойкой медью
Сосульки злое серебро.
Они звенят неделю третью,
И им не жаль свое добро.
За город еду спозаранку,
Где солнце в кипятке весны
Пускает слабую заварку
На снег, на строй кустов лесных,
Где сосны северные в небо
Вонзятся, как занозы в плоть,
Где пролежат остатки снега
До праздников до майских вплоть.
Как будто бинт с руки сдирают
С присохшей корочкой больной —
Земля не скоро осознает,
Что кончен гипсовый покой.
Что кончена немая повесть,
Вся до последнего листа.
И даль бросается под поезд
С упорным цокотом клеста.
ЛЕТО
Приходят острые дожди,
Пунктирами застав пролески,
И ниточки седой воды
Чуть-чуть напоминают леску.
Пощечин по щекам листа
Рассеянной малины сонной
Не сосчитать, и гладь куста
Взъерошена и гонит волны.
Гром к фотовспышкам молний льнет,
Чуть запоздает, рядом рухнет,
Но тут его водой зальет.
Он захлебнется, а на кухне
Окно рванется в сад, как нож,
Как сорванный под паром клапан.
И занавески юркнут в дождь,
Прилипнув к быстротелым каплям.
И завертятся тяжело,
И их подрезанные крылья
Захлопают. Но все прошло.
Тропинки ахнут сбитой пылью.
И удивленный донельзя
Таким набегом черный дятел
Просыпет дробь, как семена,
Над светлой деревянной дачей.
Куда гроза ушла, гадать
Нам предстоит и без ответа
Все стряхивать с опухших веток
Живую влаги благодать.
ОСЕНЬ
Свет сводит судорогой воздух,
И пряный запах от листа
Кочует в городе, но поздно
Бороться с осенью. Светла,
Ленива, ветрена, пуглива
И падкая на желтый цвет.
Я словно через кружку пива
Смотрю сквозь этот бледный свет.
Объемные литые грани
Ее пузатого стекла
Чуть плавят стены и ограды.
Деревья бьют в колокола,
Деревья бьют, звон охрой крашен,
Ползет над городом, как дым,
И перевернутою чашей
Висит Исакий у воды.
Три века медный царь шатает
Окаменевший пьедестал,
Но только он о том не знает,
Он эту осень не застал.
В морщинах листья, словно лица.
Нетороплива, как смола,
Готова кровь остановиться.
Мгновенье жжет. Поет строка.
* * *
Деревья выкрашены хной,
Но им все хоть бы хны.
Качают рыжей головой,
Бесстрашия полны.
Они бросают свой балласт,
Но не бегут беды.
И листья как следы от ласт
На плоскости воды.
Когда ж декабрь возьмет дуду,
Не угадать со сна —
То ль осень поздняя в саду,
То ль ранняя весна.
Не надо время укорять
За тот обман простой,
Ведь крайности, как говорят,
Соседствуют порой.
* * *
. . .А первый снег, колючий, мелкий,
Косил ряды кривых столбов
И в первой этой перестрелке
Терял ряды своих полков.
Но ниже звезд и выше снега
Летели утки в высоте
Над опустевшею Онегой,
Где олово блестит в воде.
На юг шли утки косяками,
Суровой ниткою стальной
Они старательно сшивали
Два континента меж собой.
Они надсадно драли глотки,
Касаясь крыльями луны,
А мы вытаскивали лодки
На ледяные валуны,
Смотря чуть видным уткам вслед
И с ватников сбивая снег.
* * *
Давиду Самойлову
Голый сад. Голоса
Бродят в сутолоке веток.
Голоса как полоса,
За которой нет ответа.
Жизни, промахи, дела
В интерьере мерзлых яблонь.
Прогоревший день дотла,
Побелевшая зола.
Светлый вечер новоявлен.
Птицам черствый хлеб кроша,
Говорим о тех и этих.
Боязливо, не дыша
Канет час, мы не заметим.
Канет камушком в приют
Умирающего света,
И легко круги пойдут,
И легко исчезнут где-то.
Собеседник тих и стар.
Диалог почти напрасен.
Ото рта неспешный пар
Отрывается и гаснет.