Хардкорlullabie

Посвящается
Алену Гинсбергу

Нежная мякоть чужой плоти
Безнадежная
С запахом мяты
Вместе с шумом пощечин
И дождя
Происходит настоящая вечность.
Случается
И изрыгает из недр своего
Существования
Нашу жизнь.
Приходится ждать
  Смерти.
В полудреме перед телевизором
Века.
И ничего не происходит
От ныне
Раз и навсегда.
Случайные улыбки брошенные
В тебя
Словно косые взгляды
Недоброжелателей.
И стихи. Поэтический хаос
Минорного настроения.
Продукт расшатанных нервов
И употребленного
В космических количествах
Вина.
За дверью, обитою обрывками
Искренних чувств,
Стоит осень,
Разряженная по последней
Сентябрьской моде,
В желто-красное
С влажным отливом.
Проникновение в твое сердце
Не встречает
Препятствий.
Все предельно просто как 2+2.
Даже растование,
Помноженное на непреодолимые
 
Расстояния,
Устланные осколками
Елочных игрушек,
Всего лишь мечта.
Звездам весело,
Они дышат нашими
Поцелуями
И непристойностями,
Которые словно
Молитвы деревянным идолам,
Мы возносим друг другу.
Безногие танцы.
Беспалые аккорды на черных
клавишах
растроеного рояля.
Ничто не прекращается
с наступлением
Конца Света.
В полумраке наступившего
Нового года
онемевшими пальцами
ощупываем лица
друг друга
В поисках знакомых
вмятин.
Грустное очарование
самоубийства,
ползущего
С оттопыренной в сладострастной
истоме нижней губой
по краю алой пропасти.
Любовь и смерть на двоих.
Все уже создано,
использовано,
Отброшено в забытье,
В котором
пребывает осенняя
природа. На обороте железнодорожного
билета
Своей
кровью
пишет стихотворе-
-ние

Астронавт
.


Дребезжание разрушающихся
нервных
клеток
Слышно повсюду. На него
обращают
внимание.
Его трогают пальцами
Его трогают поцелуями
Он ожидает чего-то
И слова элементами
  ацтекских
узоров
Покрывают
податливую плоть
закатного неба.
Спустя время сна
становится
Ясно как день,
Что то, что случается,
случается лишь по
возможности.
 В том числе
и поэзия,
и человек,
и его поцелуи,
и даже все
боги,
Что когда-либо
Украшали этот мир
своим неприступным
великолепием.
В стороне от нас.
Астронавт ступает
на
поверхность
 новой
материи,
Еще хранящей первозданный
алый
аромат
  Кожи своего создателя.




Сверхчеловеческие
усилия
выживания.
Потребление форм и содержаний.
Голод граничащий
в своей
необузданной безысходности
С ужасами
Ядерной Зимы.
Трупы-слова.
Трупы-восклицания.
Трупы-сердца.
Трупы-поцелуи.
В сложной
мистической
комбинации
лежащие
 на
сером снегу.
Сигналы SOS-космические пульсации.
Безбрежные воспоминания,
выливающиеся в столбцы
иероглифов, наброшенные
губною помадой
на осколки разбитых зеркал.
Руки
дрожат,
покрытые
выгоревшими на солнце
соломенного цвета
волосками.
Глаза мертвы, в них больше
не отражается
последняя фантазия.
Все кто был жив
спустя
  мгновение
становятся
мертвыми.
И причина их смерти-
Разгерметизация
существования.
Белые звезды.


Седеющая вселенная
Искрится
Вихрями беспокойных
Галактик.
Время случайно
и смерть
с беспокойной аккуратностью
протирает шелковым платком
свои древние кости.
Мысли взъерошены
Словно жирные волосы
торчащие в разные
стороны.
Ветер хлещет
голыми ветвями по лицу.
Пить вино с убийцами
В грязных харчевнях,
липнуть к
жирным соскам
продажных девиц.
Скуля и выворачиваясь
на изнанку
пытаюсь не
отстать от твоей души,
маячащей где-то впереди
рваным знаменем.
Прижать ее прах к груди.
Смочить его своими слезами,
Придать ему вязкости
и остроты.
Вылепив из него
статуэтку одноногой
балерины,
Застывшей в стоп-кадре
смерти
на пороге нашей
квартиры.
Мелодии Моцарта
снегопадами
скрашивают одержимость
этого мира
бессмертием.
Силуэты сердец


Невидимых монстров
Остывают на стенах
Разрушенных зданий.
Беспрерывное разочарование.
Гладкая блестящая кожа,
на которую бог
рассыпал гроздь родинок
и шрамов.
Настоящее. Глянцевая апатия.
Безмятежное скольжение в никуда.
От этой стены из стекла и до
Завтрашнего похмелья.
 Ничего не меняется
 Даже после того
Как однажды
Что-то случается,
Чудесно беспечное и до конца
В любви к тебе воплощается.
Чувства пропахшие потом.
Покрытая коростой загара мечта.
Все не просто.
Всего до черта.
Безумие, ничем не прикрытое
безумие,
ни единым жестом или словом,
способном в спорадической
вечности
определяться мутным силуэтом
любви
На фоне
Безудержного канкана
Непристойных предположений.
Словно вспоротое влажным языком
Проститутки
Гниющее настоящее,
На которое облокотился
Курящий
Гашиш Будда,
сотрясаемый
конвульсиями
бессмысленного смеха.
Рекламные плакаты

 
  унылых страстей
Злорадствующей
пуританки-
оголенные части тел
красивых мужчин,
вырезанные со страниц глянцевых
журналов.
Вино, водка, гашиш,
Сидхартха, его голое тело,
покрытое язвами
  предвечерней меланхолии.
Ядовитые
 пестрые змеи,
изрыгающие космос-яд
в души
  малолетних преступников.
Мои мысли-
человекопсы
Травят дичь-древние заповеди
В измерении
влажной тоски.
Наркотик безвыходной
  исповеди.
Смеющиеся удавки на лице.
От уха до уха бритвенные
Экземы.
  Тошнотворная изморозь
На губах.
Любви к искусству беспричинное начало.
Горячий пот на воспаленных
веках
В груди колышется чувствительный
причал
Пристань к нему
И знойный свой оскал
Разоблачи моими злобными
Словами.
Вселенная нахохлившихся снов
 В узор
безумия
раскрашенная древним ритуальным
рденьем.
На ветхих инструментах,
опьяненные тоской,


шаманы придаются песнопеньям.
Эликсир новорожденного
прошлого.
Стихотворение на тысячах
страниц
одно и тоже.
 Крохи старости
  умудренной пьянством,
  Рассыпанные на мраморном
полу величественных имперских
  зданий.
Прильнуть к твоей руке
Цветущим поцелуем.
Рассыпаться на комплименты
и растеряться в кровь
Под дулом дуэльного пистолета.
Исчерпанные
 поколения
 минувших заклинаний,
прочитанных
над трупами своих детей
Задумчивыми
истребителями вселенных.
Мелодиями непридуманных
неврозов
Мы освятим рождение
новых грез
И истребимся
неисчерпанно привычно
Во свете неисследованных звезд.
Роди меня
как
  миф
на миллионе языков,
Уже отживших
свое мрачное участие
в истории.
Картонная Ева,
Мой кот сломался,
 Давай снесем его на помойку
вместе



  Будем смотреть как он
 тонет в помоях
И петь погребальные песни.
Ожидание смерти
скуке подобно.
  Согрей свое тело
  В моих хмурых объятьях.
Я начитаю тебе
В красивое ухо
Свои грустные стихотворения.
Пока буду прижимать к себе
С чувством
всемирного
 счастья.
По крохам слезинки
собрав
для души
 Я выкину в иллюмина-
тор
  твой призрак,
  что праздно шатается
по кисти
Губами
чужого человека.
Во крови
На кресте.
Ожидание холода.
  Взгляд-январь.
Спасаем друг друга
согревая
ладони дыханием,
Пахнущим плодами
 тропического растения.
Голубые глаза,
заплывшие жиром.
Пальцем
 скользить вдоль
малиновых струек
сочащихся
меж волосков.
В ожидании
испорченного



 музыкального
вкуса.
Сидеть у камина
и скальпелем
Вырезать из любимой
женской плоти
фигурки домашних
животных.
Пока
умирает
эстетика-
можно творить что угодно.
Всему найдется
рациональное объяснение.
Всему
найдется обнадеживающее
человечество
оправдание.
Хотя...Твои шуры-муры,
косметика,
смешанная со слезами,
Авиабилеты, пара книг
альтернативного содержания,
бутылка виски
и поцелуй на прощание.
Испепеляющая сердце
  необратимость
процесса растования.
Развлечение любовью,
Вооруженное знанием
  иностранного психоанализа.
  Круги под глазами
Правдивей
самых сложных слов.
Я служу
в твоем ГЕСТАПО.
Мучаю детей,
ковыряясь у них в пупках
отверткой,
разрезая на части их гениталии
скальпелем.
Тебе
по любви


  делаю бесплатные аборты.
Вынимаю из твоего
тела плоды
чужого существования.
Режу себе вены
каждый вечер.
Ожидаю смерти,
Но так и не дождавшись
Зашиваю.
Мои шрамы-
объект твоего поцелуя.
Слезы увядают
на воспаленных глазах.
Случайны лишь возможности.
С грустью исчезает из жизни
любовь
  убийц к своим
приторным жертвам.
Тучные оруженосцы офицеров ГЕСТАПО
Несут свои
кресты
  За красной волной
Их неприличного
величия.
В сто тысяч раз
Сильней
Твоей любви
Моя печаль
По тем, кто погиб в застенках
инквизиции,
так
и
не сумев с очевидной
  внушительностью
разорвать
границы нашего с тобой
сознания.
Исчезновение
твоей
жизни
Теперь возможно
лишь понарошку.
  Приставучие


смешки
апатии
шрамами
растекаются по твоему
симпатичному лицу.
Разрушаю айсберги
Прикосновением
сломанной руки
С обожженными пальцами
К их внушительной
громадности.
В уме перебирая ноты
Строчу
тебе письмо.
Не слова, а звуки. Не поэма-
симфония.
Ноктюрн.
Ожидание сновидений.
Экзотических чудес.
Твои слезы
целы
на моей мягкой ладони.
Глажу твой труп.
Гладь мой.
Изнемог. Устал словно
волк после зимней охоты.
Мое сердце умирает.
Хочу быть свободным
В своем одиночестве.
Слушать музыку,
Нюхать обложки
Любимых альбомов,
пахнущих Буддой с коньяком.
Кофейно-молочный
привкус парижского
утра
утрированно непреходящая
ассоциация,
развитая
В сознании кенгуру
и крокодилов




Поэзией
Артура Рембо.
И твои соломенного цвета
кудряшки,
Трясущиеся на ветру
перед моим
чутким носом,
ловящим на память
твои
самые
странные запахи.
На улице
дождь,
ритмы трип-хопа.
Заточенные
В бестелесную архитектуру
непогоды
Спасаемся от тоски
Любовными посланиями,
набранными
ленивыми
пальцами
на клавиатуре
старого
компьютера.
Пьяные дворники
сметают
  наши следы
с осенних мостовых.
Красные предложения.
Желтые
кивки согласия.
Застенчивая белиберда.
Поцелуи
С намеком на вечную жизнь.
Музыка
  RADIOHEAD.
Настоящая любовь
ждет.
Душные европейские ночи.




Влажные ладони
на покрытой
румянами коже.
Цепи и кости.
Мы в пещере на острове
проклятых сокровищ.
Рыскаем в поисках голубых сердец
Ангелов, пронзенных монгольскими
Стрелами.
  Будущее- создаваемое
твоей
неизлечимой фантазией-
всего лишь намек
на
то
что
я
по-прежнему стар.
И в ожидании
непреодолимой смерти
курю под палящим
пустынным солнцем
бедуинский кальян.
Изношенные чувства,
Словно отжившее
Свой модный век
тряпье,
прозябают
забытые
в платяных
шкафах прошлого.
  На уровне математических
расстояний
любить
всегда тяжелей.
Но надо
оставаться смелей
И на осколках
причудливых знаний
Свою смерть предвидеть
честней.




Собирать и любить руины
Словно гимны
шептать наготе.
Твоя жизнь пахнет молитвой,
моя смерть
пахнет росой.
Утро грустное возвратится
за кофе,
ароматом
великих
географических
открытий
расползется по углам
квартиры.
И в окне, за которым
еще теплится
солнце
черным вороном отразится.
Нелепые ожидания.
Препарированные
вены.
Заспанные сонеты.
Издерганная музыка
 ALPINESTARS.
Мои губы тенью летучей мыши
дремлющие
у тебя на челе.
Инструкция выживания
В условиях
бесконечных ток-шоу.
Звуки арфы
и пианино.
Блики пульса
На красной стене.
Отныне
Я - человек-путешествие.
Смешные люди
И мерцание далеких звезд
Мои
Безымянные
Попутчики.

 


А у Руди была крыса,
Он ее любил.
Она съела кусок гаша,
Он ее убил.
И зной
Пробуждающейся ото сна
Аравийской пустыни
Стремительно
Поглощает наши сердца.
Звуки
Охотничьих горнов
Разбиваются о камни
У моих босых ног.
Я на краю света
Рассматриваю
Тихие волны в
Беззаботном океане.
Мои брови сдвинуты
к переносице
в нерешительном
одиночестве.
Забытые тексты первозданных
молитв
татуировкой заблудшей
души
растекаются по
моей бледной коже.
Страх-жевачка.
Безостановочное
лязганье челюстей.
Грустные
картины
импрессионистов,
свернутые в нюхательные
трубочки
для кокаина.
Вместо мелких
купюр
достоинством в 10 евро.
За стенами
ночь




и сырая неизбежность
обретения тебя.
Сосущие
кровь
генерал-аншефы.
Безнадежное истощение
ресурсов судьбы,
растраченных
на добычу твоего самомнения.
Только
ты и кино.
Бурлящие невозможности.
Элементы различных
истин, сгармонированные
на счастье с
поразительной
неточностью.
Руки-молитвы.
Сказки-наркотики.
Порноразлука с близкой
войной.
Кино для маленьких
девочек-
абсент, кровь и любовь.
Кино для маленьких
Мальчиков-
героин, смерть и риторика.
Психоаналитические
сеансы
в моде у тех кому
смерть
придала изначально
вид незаконновоспринятых.
Избавление от
патологии-
путешествие по Италии,
посещение Милана
и Флоренции,
разглядывание
достопримечательностей
из окна


прогулочного автобуса.
Члены родового
сообщества,
обладатели беспрекословных
поведенческих штампов,
фиксируют на грани
голливудской иронии
происходящее в их бесконечном
сознании.
Политика подается
с точки зрения
существования,
каждый может купить
ее в количествах,
нужных ему для личного
потребления,
и каждый с древними
родовыми понятиями
метит в
авторитетные драг-дилеры.
  Немецкий поп
и венгерская порнография.
Бесконечный chill-out
на утеху вновьприбывшим.
Легкое варево,
легкое стерео.
Равнодушным
никто не окажется.
Бросить курить и завязать
с неподходящими
романами.
Убить короля Лира
В нигерийской пустыне.
И с амбициями
неповоротливого
российского истеблишмента
поставить
на руинах башень-близнецов
комедию древнегреческого
трагика.
  Переплет твоего времени
цвета элементарной частицы.
Мы исходим истерикой


при виде новых
домов, построенных в стиле
неизведанной грации.
Универсальные
фантазии-
мифологические
всплески
отшатнувшейся от
тебя памяти.
Закадровый голос
Мэрилин Монро,
зачитывающей
с листка
обгоревшей бумаги
предложения
непристойного танца.
  Цилиндрические
улыбки на фоне
концертного
зала.
Энергичные напоминания
о техническом
совершенстве
философского растования.
Ты пошлешь
мне воздушный
поцелуй-декорацию.
Я отвечу
на него выстрелом
из револьвера.
Игрушечный канкан
печальных эмоций
на
фоне
трагического остова
Эйфелевой башни.
Твоя прическа плавно
перетекает в платье,
от яркой усмешки
тянется к сердцу
кружево сигаретного
дыма.
Из пепла садомазохистского


Имиджа
Вырастают здоровые
поколения моих новых
соседей по общежитию.
Он онанирует в пластиковые
Стаканы,
а после подает их на стол,
наполненные красным
шампанским,
и гости, что заходят к нему,
пробуют его
мерзкую сперму.
Меняется женщина.
Богиня красоты
в любом из своих
  десятков воплощений.
Популярные модельеры,
типа Александра
Маккуина,
предлагают ей
смелые интимные детали
женского туалета.
В подарок.
Душераздирающие подробности
киберпанковой
смерти.
Умная.
Красивая.
Ни в ком неповторимая.
Мечта
и сон мои.
Тоска невинная.
Со слезами разрушенной любви
К твоей руке прилипну лобызаньем
И вены расчесав губами до крови
Тебя наполню чутким умираньем.
Избавься от беспечно
нажитых детей,
Подбрось их тушки
к монастырским
стенам


 
 

И уходи со мной
с улыбкой до ушей,
Припудрив свои пестрые
веснушки.
Пять дней и сорок
растований.
Пульс еле тикает.
Молчи. Твоя слеза
холодным сердцем мирозданья
В моей груди
бессмысленно стучит.
Теперь иное
Если есть оно
И если есть
Оно то тоже
И простое
Возьми меня и спрячь в
своей душе.
Холодным сумраком
во тьме иного мира.
Дюны грехов рассыпаны
в дали.
Сквозь безбрежную
затхлость
бескорыстной апатии
пробираемся к своим
знакам зодиака,
безмятежно развалившимся на
перине розовых облаков.
Пьем пиво
из прозрачных синих бокалов.
Взбалтываем, но не смешиваем
интриги старейших
королевских домов Европы
со своими
захудалыми мыслями.
На краю
крыши небоскреба
с румянами на ладони
протянутой над бездной руки
ты пытаешься



придать себе вид более
привычный.
С наступлением ночи
С наступлением холодов
С наступлением любовников
С наступлением армий
наркотиков
  И потных чернокожих врагов.
Sex, drags и провокации.
Назначенного вида
мужчина
значительно
скребет подбородок
рутиной,
унизанной золотыми
масками
твоего любимого ноября.
Что она сказала?
Сказала, что мне
не по себе, когда
тебя обвиняют в
растлении малолетних
преступников.
Ответь ей,
что
это моя
прямая обязанность.
Стоять на
страже возможных
причин
изменения настоящего
по средствам
умерщвления себе
подобных
существ
путем введения в их
мягкие молодые тела
сверх доз навящевого
героина.
Разве это веская причина
чтобы бы
любить меня?
Или ненавидеть?


Застольные
Взгляды,
симпатичные губы,
Белые как
айсберги
ровные зубы.
Займи ее чем-
нибудь,
пока меня ни стошнило.
Или лучше уведи ее
от сюда
там на дворе
гильотина,
пристрой ее по
удобней
и лиши
ее
выразительную
голову
до удушия грязного
тела.
Такой она понравится многим.
И о это странное мое
поколение молодых,
еще не состоявшихся людей,
но уже состоявшихся
алкоголиков.
И так мы и будем бобылями
плестись по жизни,
ни к кому не приставая,
ни в кого не входя.
О нас останется не история,
а слухи,
разноречиво повествующие уже
о чем-то ином, на много
большем, чем просто мы.
Красивая пожилая пара
целуется на тротуаре,
их мелкий пес, неопределимой
породы,
жмется к ноге мужчины.
 


Я завидую их возрасту
Завидую их счастью
Завидую их собаке.
Энергии моей нам обоим
хватит
до второго пришествия
Будды.
Чему бы ни учили тебя в престижном
колледже
толстомордые профессора-афроамериканцы,
все это лишь мусор
возможного прошлого,
  до которого нам еще предстоит
умереть.
Улыбаюсь в твоих
расширенных зрачках.
  Собираю на свои
ресницы твои слезы.
Наша любовь-
беспрерывное богохульство.
Прописные подробности
древней истории,
зачатой жестокостью
и красотой на фоне
опаленной солнцем
африканской экзотики.
Тяжело оставаться здесь
молодым с тобой,
пока ты готовишь
ароматный завтрак.
И улыбаешься мне,
входя в комнату
ненапомаженным ртом.
В который хочется до
конца света кидать свои
поцелуи.
Какофония воспоминаний
самых дорогих
и вовсе не нужных. И
каждое из них всего лишь
бесконечное продолжение
тебя.
Беспричинное, бестолковое.
Запойная холодная зима

  В застывших окнах
тени умиранья
Душа полна уютного
тепла
И не торопит самоувяданья.
Твои слова - волшебные
молитвы.
Твои улыбки-сумеречный
бал.
Любовь-улыбчивая пытка.
А я-невыброшенный
хлам.
На пятки снам я наступая
Гляжу во тьму твоих обид
Меня проклятьем настигает
Твой невостребованный крик.
Кошмары вечности прискорбной
Раздуют пламя светлячка
И мы сгорим в нем темой
вольной
На желтых листьях дневника.
Тяжелой ношей упадем
На плечи вечного познанья
Добра распахнутого злом
На сомом дне существованья.
Тигриной шкурой октября
Накроясь в вечность попадем
  И на обрывки хрусталя
Своих имен унылые слова
С надеждой нанесем.
Разрухой истребим тысячелетье
Болеющее гриппом ноября
Подай мне грустное
приветствие
Подай с безликостью себя.
Нас неожиданно отпустит
И жизнь расстанется с мечтой
А утро вовсе не наступит
И нас сожрет во тьме чужой.
  Неразумно
тревожить
спящего демона,
общее заблуждение,
что живут они в сердцах.

На самом деле
обитают они в умах.
От этого они еще
великолепнее и злее.
Точное время твое мне
безразлично.
Возможно, это просто прихоть,
хотя в данный момент я бы
с удовольствием поведал тебе
о своих любовных
разочарованиях.
В выцветших ноябрьских пейзажах
далеких земель
теперь уже никто не
находит для себя чего-то
особенно прекрасного.
Так, обывательщина,
пошлость, настойчивый,
но уже беспомощный
аргумент в пользу
нашей с тобой старомодной
привычки придавать
всему безобидному
слоноподобные формы.
  И все же много чего состоялось
на фоне тех пейзажей. Невозможное
обрело форму здоровой материи
и наши вредные привычки
были поделены между нами
пополам,
как у нормальных, влюбленных
по настоящему пар.
Заспанные города простирались
перед нами,
и мы, затерянные в их широтах,
продолжали свои жизни
от ныне во власти друг друга.
Стихи твои были похожи
на бревна,
ты занялась вокалом.
Ты пела весь день караоке,
сводя с ума всевозможных
соседей.


Тебе подошла маска глупой
актрисы,
играющей грузную матерь семейства
на сцене провинциального театра.
И повсюду меня преследуют
пятиугольные комнаты.
Все задумано на небесах:
Я и Твое мягкое тело.
С грустью напоминаю тебе
о понедельнике,
послезавтра мне пора
как можно быстрей от тебя
сваливать,
и я еще раз хочу поставить тебя
об этом в известность,
чтобы ты не забыла
и сняла с выхода хитро
замаскированную растяжку.
Ты соль земли,
Злая фея.
Принцесса асфальтовых городов.
Призрачная надежда на
обретение счастья.
Соблазнительная невозможность любви.
  Поцелуи словно прикосновения бархата.
Безнадежное отвлечение
На соблазнительно грустные запахи.
Соблазнительное отравление.
Мы серьезно пустые Аллахи.
Начинаются снова твои
сериалы
и мои важные футбольные
матчи.
Делим эфирное время любимых
телеканалов
как и дурные привычки ранее
пополам.
И никто не остается в накладе.
Я пропускаю матч
Тотенхэм-Челси,
Ты очередную серию « Лесси ».
Мне всегда казалось, что
ты кто-то другая,


пока я ни встретил тебя
насовсем.
И мне сложно понять тебя,
когда ты иногда забываешь
день нашей последней встречи.
Можно существовать как угодно
каждый выбирает себе
подобающую форму
и существует как правило до смерти.
Кроме богов и их верных помощников,
всяких демонов и ангелов-хранителей.
Ты смотришь на меня со странной
невнятностью,
твои губы рассеклись в ухмылке.
И ты вертишь свой черный
сложенный зонт,
уткнув его носом в мокрые
пятна брусчатки.
Имен твоих всех мне не перечислить
от древнееврейского до пиратской
клички.
Глаза твои похожи на два
вырезанные из яркого
африканского неба креста.
Такие голубые, раскаленные,
словно сердца идущих на
смерть гладиаторов.
Меня развлекают твои пьяные
родственники,
тычут в меня измазанными
в кетчупе пальцами
и что-то истерически
доказывают.
В твоей семье почти
одни женщины и каждая
раздражается и выводит
по своему.
Это всегда занятно,
когда голова набита
наркотиками.
Случайно ты находишь во мне
опустошенность
Бесшумную полость в области
 

сердца
Улыбаешься грустно и простодушно,
Искренне желая мне
в дальнейшем удачи,
уходишь на совсем. И исчезаешь.
Новости улиц, новости киностудий,
рекламные ролики нового дня.
Пробужденье похоже на залпы
орудий
в честь встречи красного дня
календаря.
Трепещет природа.
Тонкими струйками льда
покрыты поверхности
отсыревших зданий.
По улицам волокутся
люди на лицах с гримасами
послепраздничных
отходняков.
Такими можно распугивать
шатунов, в это время года
частых гостей в нашем мире.
Спроси меня для чего я
нашел работу?
Я отвечу, что мне просто
свело от зависти сердце,
когда я увидел себе подобного
вида парнягу, рассекающим
на парше по Шарлотен-штрассе,
улице, на которой я впервые
познакомился с наркотиками.
И на которой безвылазно
остался ожидать чего-то
непреходящего с философской
беспечностью безродного
джанки.
Такие прозрения случаются
лишь однажды в жизни торчка.
И если он успеет
к нему привыкнуть,
«То все в его жизни
изменится и станет хорошо
и правильно!»


За это борются толпы
народа,
трясут плакатами, угрозами,
предложениями
и принципиально не оставляют
себе времени усомниться
в правильности своих убеждений.
На этом основывают свои
эффектные книжки
писатели так любимые нами.
На моей душе бездыханная
тайна,
от меня практически ничего не
осталось. Кроме тебя и твоих
ночных кошмаров. Еще твоих
слов - пахнущих сакурой ядов.
«Раздели со мной трапезу, путник!»
«Исцели от одиночества женщин
этого дома»
«Воскреси из мертвых слуг его
прежних хозяев»
«И именем своим неизвестным
проклятие с нас сними»
- проклятие беспробудного
саморазрушения?
В ожидании необратимых
последствий. Отнятая от
сердца фотография быстро
засоряется хлопьями
сонного снега.
И мне лень прятать
ее от него там же снова.
Грустные мысли одолевают,
но все в порядке.
Все вполне обычно.
И на смех непросто.
Мы похитители ароматных
обложек
чужого настроения.
Улыбающиеся сорванцы,
играющие с отчаянной
простотой роли
не выспавшихся теранозавров.

 
За нами стоят
одни монологи,
наших лиц не разглядеть.
Чувство внутреннего
дискомфорта-
платформа по добыче
чужого опыта.
С оригинальной вспыльчивостью
мы доказываем
серым прохожим сложные
теоремы человеческих отношений.
Существование, переведенное
из разряда
упаднических
в разряд
беспрекословно цветущих.
Трагические интонации,
придающие повествованию
стойкий драматизм.
В чужих руках прекрасная
безмолвность
Бесчисленных пустот
неведомая тьма
Любви бессмертной
грустная неровность
И смерти безутешной
нагота.
Меня никто не ищет
и не ждет
Толкусь сквозь кровь
непрошено зачатым
В утробе матери-
не вытравленный плод-
От сюда обреченный быть
несчастным.
Над нами смеются
люди, когда ты начинаешь
во весь голос распевать
на улице католические
гимны.
Этот чувак отстыковался от Земли
и ускользнул в иные измеренья.
Я с рук твоих ем черные цветы
 
 
Не ради дела, лишь для развлеченья.
Скользнул туда, сюда.
Обмяк и закатился
туманной проповедью
восточных учений.
Безликий.
Рожденный под знаком
Рагги отщепенец,
раздолбанный цивилизацией
Junkie.
Со слез твоих я понял,
что тебе пришлось многое пережить.
Хочу посочувствовать, обнять,
поцеловать и все такое.
Назвать тебя парой
утешительных фраз.
Случится с тобою однажды.
Появиться на этот свет
с депрессивными инстинктами
разумного существа.
И спеть тебе под молчаливой
океанской луной
свои любимые куплеты
из THE STONE ROSES.
  Источать аромат
чужих надежд на будущее
со щемящей сердце
потерей времени.
Твои предложения не бесконечны.
Как и мои потребности.
Я пересчитаю тебя по
твоим улыбкам,
по твоим нецензурным
словам,
по посланным мне
открыткам и письмам,
по проведенным без тебя
ночам.
Во мне умирает естественное.
Нарушенное исчезновение.
С тобой так хочется
играть
в удачу. В brit-pop.
 
 
В кино.
Играть в аварийные
ситуации на дорогах
мегаполисов.
Смеяться в захлеб,
не испытывая угрызений
совести.
Шляться бесцельно по магазинам,
ожидая в любом из них
нарваться на грубость.
Мы изучаем языки
подводных животных,
учимся выстукивать их
на пианино.
С тоской вспоминаю о тебе.
Когда так хочется
развеяться.
Уходя, я прикарманил
несколько твоих морщинок.
Стащил их в надежде на то, что
ты придешь ко мне и потребуешь их
обратно.
Я сделал это чтобы тебя снова
увидеть.
Хотя бы еще один раз, пусть даже
с ссорой, отборною бранью.
Все равно.
Но ты
почему-то
не пришла.
И я выкинул их прождав
тебя десятилетия,
они упали твоими чертами
на лицо
мне почти незнакомое.
Тонкие мелодии.
Толстые косы.
Существование-темнота.
Ночные ожидания скорой помощи.
Незримые существа,
скребущиеся за стенами.
Съедай по кусочку огненного
пирога каждый день
 

и ты будешь самой здоровой
женщиной в мире.
Я хочу дотянуться до твоей звезды
и с отчаянной мукой
породниться с тобою
Распяв на
рассвете все жертвы любви
С безгрешно немою тоскою.
Глазами твоими наполнено
время
Губами окружная ей пустота
На шее болтаются синие вены
В груди догнивает осколок стекла.
На счастье всем тем, кто
пришел с нами проститься
у нас оказалось много
алкоголя.
С безнадежной испорченностью
мастерю чертежа
твоей убогой ограниченности.
Вокруг миллионы
особей мужского пола,
достойных быть твоей надежной
опорой до гроба.
Ты же выбираешь себе в
спутники жизни
законченного торчка
без роду, без племени, который
ни сегодня, завтра
отдаст концы.
И ты ходишь с ним часами по
магазинам
в поисках необходимой, чтобы
хотя бы внешне совпадать
с миром людей, одежды.
Зашторены окна
воздушного мира
бабочек.
Сквозь
неброскую
 щель
упрямо просачи-
 вается

 
 холодный
  свет
 полной луны.
Время наполнено
 ожиданием
бесконечного
тепла.
 Звезды-
 цветы
украшают
 клумбу вселенную,
разбитую
у ворот
 потерянного рая.
Строгие
  слова прерываются
неожиданным
радиосообщением,
повествующим
  вскользь
о начавшейся третьей мировой войне.
На склоне дня
в одном бесстыжем бикини
 ты пройдешься по центральной
площади города, таща
в слабых руках тяжелое
знамя алого цвета.
Наступит новая эра-
эра твоих триумфальных
пороков.
Случайные знакомые дарят
мне свои фотографии
на память, вырезаю их
лица и клею
на дверцу платинного шкафа.
Все возможно возможное
невозможно без всевозможного
вспоможения.
Слепи мне на прощание
снежную бабу.
Предай ей свои черты
тонкой тросточкой
своего указательного пальца.


Растянем этот день
на всю жизнь.
С иронией надвигающихся
разрушений войны.
Предстоит многое. Зачем нам этот день нелепый
Средь шума улиц тратим жизнь
Твой свежий мир еще никем не спетый
Я вознамерен сохранить
На память для
бесчисленных потомков.
Пусть им достанется твоей
испорченной любви
ровно столько, чтобы они
уже никогда не пожелали
ничего другого.
А я объясню им как ею
пользоваться,
как натирать пахучим
мылом веревку и
вязать из нее петлю.
Ты стучишься в мое сердце
ногами.
В беспредметной истерике
проклинаешь
день нашей первой встречи.
С моей стороны
никаких ответных мер.
Я стою рядом,
я ожидаю
когда какой-нибудь
безумец швырнет в тебя
тяжелый булыжник.
Я дожил до тебя.
Досуществовал.
И теперь не особо хочется
тебя терять.
Душа моя, в твоем существовании
столько сомнительного,
  надуманного
достоинства,
что зачастую я
не прибегаю ни к каким

 
ответным действиям,
я просто переживаю момент
твоего самоувлеченного
беспокойства за мою
нерастраченную глупость
и ты сама по себе
успокаиваешься. Снова принимая
в свои просторные объятия.
Своей мечтой я разукрашу
стены высотных зданий,
приглашу людей выйти на улицы
и призову их танцевать до
упаду, пить и рассказывать
друг другу забавные истории.
С американской ловкостью
и немецкой озабоченностью
своим превосходным здоровьем
встаю в первый на горные лыжи.
Голоса чужих людей
раздаются за спиной.
Я скольжу вниз.
Наша любовь-
это игра войны.
Свободная тема
чужого кошмара
Во тьме одиночества
скупые костры
Горят в честь безумного
дара
предугадывать смысл вещей.
Безысходные действия
на грани
сорванных эмоций.
Тучные восклицания
судей, обращенные
в пустые глаза
новоиспеченного изгоя.
Душные крики
общественности,
определяющие себя
в умелых руках
как проклятия
в его адрес.
Студеной водой стихотворения

омывает дева Мария
тело снятого с креста
Иисуса.
Мертвое тело своего
Божественного сына.
Твои слезы-сонеты.
Мои слова-гербарии.
Осень расплескала
листву по тротуарам.
Парк утонул
в серой вате
дождливого дня.
Наши шаги-шорохи.
Наши взгляды-шепоты.
Призраки чужих
судеб хороводом
оттирают нас от настоящего.
Насвистываем
классику. Чтобы очутиться
где-нибудь
не тут.
Размять бы уставшие
в тяжелых туфлях ступни
на холодном песку
средиземноморского
побережья.
Выкурить по сигарете
под монотонное
шипение сонных волн.
И исчезнуть за тем
куда-нибудь в другое место.
Наклонюсь к тебе
и смахну с лица твоего локон
светлых волос.
Заплачу над ним,
чтобы мои слезы попали
в твои глаза.
Чтобы ты разделила со мной
тоску мою по тебе.
Сиюминутный порыв
чувственности
и замирает время на
расстоянии тысячелетия.
                Все становится на много
ясней. Теперь я знаю за что
убили Мессалину. Ее убили
за воровство. Она украла
сердце цезаря. Случайное
недоразумение. Фатальная
неизбежность твоих сумеречных
вылазок в город, пока я пьяный
развалясь на диване давлюсь
ночными кошмарами. Тебе снова
весело. Твои разнообразные знакомые
спаивают тебя дорогими коктейлями.
У меня не остается больше тебя.
Все что у меня есть, это твои
ежедневные угрызения совести и
холодный компресс, который ты
делаешь мне каждое утро. Ничего
не меняется. Вселенная все та же.
Планета все там же. Мы развиваем
свои идеи. Воплощаем в жизнь
самые ценные недоразумения. И
продолжаем с адекватной тоской
пенять на престарелого бога. В
твоих ошибках нет ничего ори-
гинального, даже тебя. Ты всего
лишь мое неплохое настроение, настоянное
на пристрастии к эффектным
половым маневрам. И если случилось
так, что я не могу его прогнать, то
что в этом такого! Продолжение мое
беспрерывно как растворенный в
материи бог. Я уныло высекаю из
слов твоих слезы безобидной влюбленности.
Засни еще раз, в последний, у меня на груди.
Бескрайние дни
умирающих тысячелетий.
Звонишь по телефону,
все равно куда.
Где-то там, на другом
конце провода
Тебя поджидает
родная душа.
Вместе со мной


сгорит твое свободное время.
Утро начинается с
похмелья и тянется
до позднего вечера.
Ощущение вечности
потеряно.
Слепо
блуждаю по тысячелетьям
в поисках
дня твоей смерти.
Представь себе ценности
позавчера
Как они неприметны
Взгляни на мои немые
уста
Придумай к их смерти примету.
Беззвучные.
Мы набираем в ноздри
кокаин.
Так много чтобы захлебнуться.
Застынь в позе моего
придирчивого взгляда.
Засни.
Космические недоразумения обойдут
  нас стороной. Великолепные обитатели
далеких голубых миров
принесут с собой из бесконечной тьмы
новую форму осмысленного бытия.
Рядом с ними каждый научится
принимать ближнего таким, какой
он есть, без недоразумений
и бестолковой подозрительности. Трупный
запах мистических открытий
витает над их склоненными в
молитвенной простоте головами.
Их лысые обтянутые смугловатой
  кожей черепа поблескивают
звездами на ночном октябрьском
небе. Революция начинается с твоей измены. Плоские замечания
по поводу неуместности
хорошего вкуса в данный момент.
Забываю твои неискушенные
откровения.

Бессмертные словосочетания на
древнем языке, произносимые
тобою,
проносятся мимо залитых расплав-
ленным оловом ушей. Из темноты,
отхаркивающей пугающие звуки,
выходит на свет безупречная
страсть. В круге истощенного
света она разминает свои пухлые
губы приветливой ухмылкой. Неизле-
чимые грехи доводят до инфаркта.
Трясясь всем телом, отгораживаюсь
стеной плача от твоих
настырных предложений посетить
очередной кофиshop. Изыди, милая!
Война – кровавая бюрокра-
тическая игра,
в которой проигравшие платят
своими жизнями.
Такие красивые слезы
пускаешь перед экраном
телевизора. В промежутках
между занудными реклам-
ными паузами показывают
черно- белую военную драму.
И хочется подкурить тебе
сигарету, подать ее тебе, чтобы
ты не отрываясь от экрана
пристрастилась к пагубной
привычке. На коже твоей
оставить след от бессмысленного
поцелуя, прилечь подле твоих
согнутых коленей на диван и уснуть.
Пусть нас покинут мечты
о том, что мы тоже желаем
пережить происходящее на экране.
Романтика героической гибели
под гусеницами танка со
связкой гранат в измазанной
грязью руке. Пульс твоих улыбок
больше не прощупывается.
Ты озадачена моим сонным
посапыванием. Там где я


сейчас нахожусь ужасов
не меньше. Просто они мне
родней. Безумие мое безгреховней.
И даже начинающий молодой
экзорцист справится с моим
случаем. Куда безнадежней твои серые
любовники,
появляющиеся у нас на пороге каждое
утро один за другим с пышными букетами
всяких ярких цветов. Улыбаюсь им
с тяжелого помелья, прошу входить,
но они смущенно отмазываются, извиняясь
вручают мне один за другим
пошлые знаки внимания и растворяются
в небытие бесконечных будней. Я
складирую их в ванной, наполняю
ими белоснежную полость, в которой,
наполнив ее, душистой водой ты любишь
понежится под SMASHING PUMPKINS.
Проходят тысячи дней, прежде чем я
осознаю всю несуразность сделанного
мною тебе когда-то предложения выйти
за меня за муж. Духи четырех стихий
мироздания, связанные в один узел
валяются где-то в гостиной. Сумасшествие
начинается с завтрака в постели. Потом
плавно перетекает в совместную чистку
зубов и теплые слова на непродолжительное
растование. Сдуй с меня лепестки мака. Сними
с меня маску одурманенного самим собой
убийцы и скрась обстановку общего
недоумения порой своих искренних улыбок.
Возможно все, что останется нам – это клочок
сухой земли, где-нибудь на краю света,
непригодный для земледелия. Будем стоять
на этом клочке и целовать друг друга в губы
целую вечность. Пока земля снова не восстанет
из пепла своей безвозвратной самоиронии и
и не окружит нас девственным теплом. Разоряюсь
на дерзкие комплименты, довожу тебя до
истерических слез. Что в этом состоянии сознания
правда? Ты или все же мы? Все возможно, все,
что желается, нам, тем кто не успел стать
окончательно мертвым.
 
Вся любовь этого
вымотанного мира
лежит пред тобой
догмами ислама.
Сожми в кулак мое
невезение
  и сожги за мной
все мосты, ведущие
к иной
судьбе.
Альтернативы не существует.
Со словами
невесомых ангелов
на в кровь разбитых
губах
ты
исчезаешь
во тьме моих
неокрепших образов.
Я запомнил тебя, мой демон
Все твои пустые черты
Я найду тебя рано или поздно
И распну на фигуре звезды
До тебя долетят проклятия
Вдов и сухих матерей
Сквозь безумие расстояний
Отпущенных ангелам дней
Тошнотворное месиво улиц
Отвратительная нагота
Обнаженных осенью парков
На фоне безликого дня
Трагизм твоих слез не понятен
Беспечность слишком мудра
До конца ход мыслей не ясен
И куришь ты до черта.
Испорченные
нервы безволосых детей
валяются красноватыми
узорами на стенах
разрушенных зданий.
В нас все бывает прекрасно,
даже достающие нас по поводу
и без престарелые соседи

 
  снизу. Сначала вызывают поли-
цию среди ночи – мы якобы шумим,
а после приходят и просят одолжить
им соли. Ты лениво подаешь им
нашу уродливую солонку
и желаешь им удачного дня. Они
улыбаются, желают того же и испаря-
ются. Несколько секунд. Даю тебе
пять, признавайся, где ты была
прошлой ночью. Уводишь хитрые
глаза в сторону и нелепо улыбаешь-
ся. Какого черта! Главное, что
утром я застаю тебя у своей
 пастели с подносом, на котором
в привычном порядке покоятся
две таблетки анальгина и ста-
кан холодной фильтрованной воды.
  Я похож на беспокойного паука.
Хватаю любую былинку, хотя бы
незначительно потревожившую мою
паутину. Хватаю и на всякий случай
впрыскиваю яд. Чтобы наверняка.
В моей паранойе нет ничего особенно
примечательного. Она небезнадежна.
Но неизбежна. Сейчас стихотворения
значат куда больше поцелуев. Синие
океаны моего вольнодумия колышутся,
ласкаемые ветрами твоего тщеславия.
Непереведенные на современный
английский пьесы Шекспира играются
с надуманной несерьезностью. И становятся
удачными шоу на телевидении, которому
ты так ревностно предана.
  Игрушечные нервы
моей судьбы разбросаны
кельтским орнаментом
на обожженном
летним солнцем
асфальте.
Гудят раздраженно машины,
трансформируются
в киборгов-убийц
и уносят твою пресную жизнь


с собой в апокалипсическое
будущее.
Джаз со знакомой инерцией
беспричинности
воцаряется в позавчерашней
тишине.
Живописная искушенность
несуразностями древних
заканчивается курсом шоковой
терапии. Попкорн фонтаном
хлещущий из глаз.
Двух дней хватит чтобы
спланировать самоубийство.
Приготовить еду своим домашним
питомцам: чао-чао и персидский кот.
Стук твоего сердца,
это мои поцелуи,
которые все еще питают
его жизнь каким-то смыслом.
Раздели со мной дары
щедрой природы,
окунись в многоцветный
омут мировоззренческих
  домыслов.
Излечись от насморка
или воспаления легких,
накинув на себя серый
драповый плащ, купленный
в ближайшем second-handе.
Жаркая ночь цветет
между нами влюбленными,
пахнет их
возбужденным стрекотом.
Легкие стихи раннего Блока
и лаундж за чашкой утреннего
  кофе. Мы источаем с тобой
самый запоминающийся аромат,
аромат ненависти.
Ведь любить и ненавидеть
человека по настоящему
может только человек.
Не спрашивай почему,
причины этого уже давно
позабыты. Те же кто еще

капается в старине сами уже
глубокие старцы. В бесконечном
круговороте различных объектов
они самые неприметные.
Подсознание отсчитывает
часы до приближающейся
психической болезни. Голубой
полумрак чужих безнадежностей
царит в тронном зале
бесхитростной шизофрении.
Смахиваю с себя пепел
инородных взглядов, продираясь
сквозь заросли
незнакомых встревоженных
лиц. На грани беспокойной
хандры протискиваюсь меж
плечей гигантских определен-
ностей и оказываюсь на пьянящей
своей непредсказуемостью
свободе. Трагические пассажи на пианино,
сотрясающие сердца напудренных
  грандов.
Праздная коррида жизни.
Слуги разносят меж зрителей
кубки с бычьей кровью.
Наслаждение для истинного творца –
кровь его совершенного создания.
Такая
мягкая, свежая, ароматная
настойка бренного существо-
вания. Хлюпают губы.
Чавкают глаза. Знамя расцве-
  тающей вселенной реет на
горизонте апокалипсического
мироздания. Следы на пепельном
снегу, оставленные неведомым
животным. Два еле видных ма-
товых пятна на черно-белом
небе, силящиеся из последних
сил остаться солнцами для этого
запущенного мира.
Я готов разделить с тобой
трапезу, новый герой, чтобы


ты доверял мне от ныне, я
первым отщипну лакомый
кусок от аппетитно зажарен-
ного аллигатора. Смотри как
бесхитростно я вынимаю,
из ножен свой ритуальный
кинжал и вонзаю его в тушу
униженной рептилии. Как ловко
со вкусом отнимаю от нее
жирный ломоть и подношу ко рту
победно облизываясь. Цунами
неожиданных вкусовых
ощущений захватывает тебя,
новый герой, и ты не в силах обуз-
дать его мощь падаешь замертво
на мраморный пол.
Тебя за ноги выволакивают
из столовой краснокожие слуги.
Тонкие
линии
света разбросаны на
  полу, свечи беспокойно
догорают.
Книги, валяющиеся на
огромной мягкой кровати
смыкают устало страницы.
Спать. Ты входишь в комнату,
наряженная в мудреный
костюм тореадора. В руке
у тебя бутафорный самурайский
меч, на глазах, подчеркивающая
прелесть твоих бесподобных черт
лица, расшитая дивным
мерцающим узором маска.
Черные длинные
волосы ниспадают
  на плечи. Не могу понять
что здесь истина, а что
совершенство? Хлопаю
тебе в ладоши. Отпускаешь
в мою сторону элегантный
бойцовский реверанс
и становишься в грациозную
 

фехтовальную позицию. Смеюсь
и машу тебе пригласительно рукой.
Легко, не меняя позы,
подбираешься ко мне…
Война с тобой затянется
на века. В иных воплощениях
впереди мы будем неотступно
следовать друг за другом,
с легким
 безумием нанося друг другу
болезненные раны.
И в отмирающей суете непред-
виденных обстоятельств
один
из нас таки нанесет
другому смертельную.
Смерть самое простое, что
может произойти с существом
из крови и плоти, отягощенным
вечной душой.
Твои молитвенные стоны
лягут в основу церковного пения
во многих религиях будущего.
Спроси где мое сердце.
Оно превратилось в звезду.
Раскаленное неутешной любовью
ко всему принимающему форму
инопланетного разума.
Это могут быть и твои
девять жизней и улыбка
красивого прохожего, брошенная
в твою сторону с недвусмысленной
кривизной. Разрушать
свои тела прозаическими рефлек-
сиями. Воскрешать в памяти
сюжеты самых необычных
рассказов о нас. Напиться
в прах и сосредоточив сознание
на посторонних мыслях встретить
шестидесятую годовщину Холокоста.
Навящивые призраки твоих
пустотелых интриг ломятся
в мою крепость с черного входа.
 
 
С перевязанными обрывками твоего
боевого знамени
изуродованными конечностями
они выстукивают головами сигналы
точного времени. В пасмурной
наготе твоего легкомысленного
существования
столько беспричинной серьезности,
согбенной беспристрастности и алчной
красоты, что мне не всегда понятно
поведение твоего персонажа –
очередной кокотки –
сыгранной с неподражаемой
изысканностью в паре со мной –
трагиком-шарлатаном.
Голоса чужих жизней
блуждают по аллеям,
усыпанным черно-белой листвой.
Предсмертная печаль тореадора
Безликая агония небытия
Арены тесные песочные просторы
На краю мира у бездонного конца.
Твои шаги – музыка RADIOHEAD,
я иду на их вкрадчивые
мелодичные шорохи.
Пробираюсь сквозь дебри
выдуманных условностей
обхождения друг с другом.
Твои родители сущий кошмар.
Я подарю им, если захочешь,
смерть. Одну на двоих,
безболезненную и быструю.
Я бесшумный убийца,
крадущийся в полумраке
твоих неочевидных безумий.
Толстый негодяй, ищущий
человеческого
тепла у тебя на груди.
Проще всего жить без надежды.
Тащится по жизни с беспокойной
душой, раздраженной
очередным reality-шоу.
Улыбки незнакомых людей
согреют наши сердца. Растопят
 
накопившиеся глыбы льда между
нами и превратятся в райские
острова посреди безбрежного
океана наших нелепых
претензий к друг другу.
Безмолвные силы случайных
неизбежностей
Сожмут нас в тисках пустоты
И из недр невыспавшейся
беспричинности
Прорастут наши лучшие сны.
Отдай мне изюминку своей
полноценности
Малую часть своей древней души
Я вплету твою грусть в
полотно бесконечности
Наиграв на органе фугу
палой листвы.
Неожиданно много людей
умирает
За наши неискупительные
грехи
Что являются грязно,
и смердя исчезают,
Оставляя на память лишь
Седые кресты.
Ответь мне немного, зачем
твоя совесть
Исполнила танец непристойной
  зори
Во мраке безумия – грустная
повесть,
Доведшая меня до любви.
Там где еще остаются пророчества
на память людям.
Тонкие стены призрачных
крепостей падут под натиском
орд варваров,
смеющихся со злословием над
нашей дэкаденской
традицией пускать
себе кровь при виде
расписанного замысловатой

 
татуировкой прекрасного тела
выдуманного по случаю бога.
Невоздержанная тоска. Гремучая
бесподобность наших с тобой
катренов, рожденная сиюминутными
издевательствами над самими собой.
Ноздри забитые кокаином.
Бокал вина в
испещренной шрамами руке,
в котором отражается
с дерзкой самодостаточностью
тень твоего врага.
Дождь наговаривает на
старый диктофон
бесконечные сонеты.
Трупы черно-белых цветов
рассыпаны на твоем
обнаженном теле.
Все что происходит
вокруг невозможно втиснуть
в унылые рамки привычного
бытия.
Этого нет как нет автобусной
остановки,
на которой я в первый раз
коснулся твоей теплой щеки
своими встревоженными
холодными губами.
Тот мир. Тот день. То мгновение
уже неповторимы.
Следы на снегу – красочные
эпитеты. Тошнотворное
одиночество, протекающее
с осложнениями, как неизлечимая
болезнь, подтачивающая жизнь
смертоносными резцами.
Наступившее безмолвие –
случайное счастье.
Роковая минута перевоплощения.
Неожиданные стихотворения
Разрушенная пустота
Плавные телодвижения
Потная нагота.
Сердце ломится в слезы

Слезы бесцветно текут
Слов неисчерпанной прозы
Слышен надорванный хруст.
Ты неизбежна как смерть
и скучна как жизнь.
Ты нежеланна в любом случае.
И снова дождь, и снова дождь
Рвет город на куски
Железным занавесом слез
Подернуты огни.
Исчезновений твоих грез
Уже не миновать
  На небе ровно столько звезд
Чтоб их не сосчитать.
Закрой глаза свои
И прошепчи последний гимн
Над головой твоей возможно
Тогда зажжется алый нимб.
Без рождества до серых зим
Останется тоска
Ты с безупречностию нимф
Отдашься им до дна.
Кривые пошлых предложений,
скуля, извиваются на
мониторе.
  Разбросанные люди собирают
под перо твои изменения
в своих дневниках.
Жуткие мысли посещают
холодными ночами, когда
так хочется спать.
Равномерное вечное простирается
до границ хаоса и там застывает
в нерешительном кокетстве.
Руины твоих беспокойных
ожиданий валяются подле
моих ног. Человечество
еще не изобрело совершенного
способа сохранения ценностей.
Самое низкое твое начало
всего лишь математическое
определение, рожденное
гениальным умом.
Творимое нами настоящее,

легкое забвение,
измененное с помощью
сильнодействующих меде-
цинских препаратов сознание.
Просыпаешься расчлененный
на две части и жадно вдыхаешь
утлый воздух в замкнутом
пространстве отпущенного тебе
в слепую времени.
Листья – это природа. Как самое
неожиданно произошедшее
она являет собой образец
неописуемой красоты.
Прикоснуться к которому
почти невозможно, словно к
ценному экспонату известнейшего
музея мира. Лишь ходишь округ
него сопя и безнадежно прицениваясь.
Если бы существовала хотя бы пара
слов, способных более или менее
сносно обозначить его материально
в многоголосье очевидных фактов
настоящего, то его бы уже
не существовало. И нас бы уже
по-прежнему не было. Только твои
тяжелые ресницы, упавшие сейчас
на мои бледные губы. С пистолетом.
Ночь расползлась между нами,
породив непролазную пустоту.
Раскрасив черно- белые крылья
мы протискиваемся меж одер-
  жимых нашим совершенством
людей. Там на краю придуманного
мироздания уныло щиплют траву
стада священных животных.
Невидимый свет бессердечных
вопросов
  Наполнит наш дом бесконечной
войной
Сквозь дебри ругательств и грязных
доносов
Протиснемся праздно с тобой.
Кто приоткрыл дверь и загля-
нул в глубины ада, тому больше

не надо играть никаких ролей,
такой человек обладает высшим
правом, правом быть самим
собой. Лай собак разносится
по городу. Голодные животные
рвут на части безобидных прохожих.
Божественный свет инкогнито
падает на их окровавленные
тела.
С тобой так тепло умирать.
Огненные колесницы вдохновения
рассекают наши радужные
тела пополам.
От безысходности спасает пара
выученных в детстве молитв.
Произносишь их с аппетитной
  усталостью и исчезаешь
в громоздком истощении с
лица земли.
Республиканские гильотины,
словно ловушки для неразумных
глупцов, расставлены повсюду
в этом округе мироздания.
Наивное счастье твое –
несколько кубиков морфия
и проветренная операционная,
в которой ты творишь хирур-
гические чудеса с телами
неизвестных граждан одной
с тобой республики.
Воспоминания, лишенные
ностальгической изысканности.
Оголтелые звезды, рвущиеся
разбиться непосредственно
о нас.
Наши тела похожи на исковерканные
суры Корана.
Дождь, разодетый в призраки осени,
нашептывает мелодии несбывшихся
надежд. Безграничная любовь
расписанная на мгновенья. Унылые
эпизоды чужой необузданной
страсти в условиях военных действий.
Любовь с ранимой простотой

Проникла в душу херувима
И он своей острой стрелой
Пронзил до смерти плоть любимой.
Твой сон похож на мою тень
Он протекает мимо счастья
Обид наивная мишень
Нож у истерзанных запястий.
Запомни меня по первым
буквам латинского
алфавита. По мертвым глазам
и тысячам улыбок, брошенным
в тебя с любовью.
  Рожденные в сомнениях перспективы
продолжения нашего с тобой
раздражения,
распластанные под греческим
солнцем на мраморных ступенях
разрушенного храма Диониса,
плавятся, источая
заманчивые ароматы таинственных
яств со стола умерших богов.
Ты прижимаешь к своей хилой
груди чьи-то взгляды.
Незнакомцы запятнали твою непростую
красоту тысячей пошлых описаний.
Ты чертишь на золотом приморском
песке символы своей завершенности.
Арабские вязи цепями заманчивого
  прошлого, сковывающие наше
  прогрессивное сумасшествие условностями
рыночных отношений.
Запиши на свой счет
грязные ругательства пьяных
болельщиков Глазго Рейнджерс,
заполонивших сегодня город.
Достань самый прекрасный оскал
из запасников своего совершенства
и им одари их с нескрываемым
презрением. Сегодня я с букетом
полевых цветов ворвусь в твое
раннее утро и зацелую тебя до
полусмерти. Ты спросишь меня
к чему бы это. Я отвечу, что сегодня
 

я наконец-то обрел нас в своем
рыхлом, изрешеченном картечью
случайных связей сердце. С этого
и надо было начинать. Встаю
на колени на мокрый асфальт,
смахиваю со своего некрасивого
лица тяжелый локон грязных
волос и всматриваюсь в тебя
с преувеличенной надеждой.
Забудемся французским трип-хопом
  и окунемся на дно океана. Голые
улыбающиеся дельфины раскосо
заманивающие в свое существование
завистливых незнакомцев ждут нас.
Тонкие намеки на смерть. Зажимаем меж
пальцев сигареты, чокаемся бокалами
с виски и пьем до дна за наши
любимые английские песни.
Красочные сожаления по поводу нашего
пребывания среди людей, которым
напившись с удовольствием портим
нервы подробными пересказами
содержания наших любимых
шедевров итальянской киноклассики.
Наши с тобой души, слившись с фугами
Баха парят под куполом этого мира в
пустоте одержимой грозой. Душное
развращение инстинктов вытеснения горечи
поражений ни к чему не приводит
осознанному. Кроме нашей поделенной на
непреодолимые расстояния любви. Но и
этого нам вполне хватит сегодня, раздобревшим
от винных поцелуев. Твое сердце пульсирует
стихами на моих пересохших губах. Я наклоняюсь
к тебе чтобы рассмотреть родинки на твоем
изможденном лице. Грустно
как-то безуспешно стараюсь распознать
в тебе свое потерянное существование.
Убийственная зима пляшет за окном
неугомонными вьюгами. Я на границе твоего
сна валяюсь выцветшим цветком. Бессмертный
зной моих стихов торжественной некрофилией
зажжет огонь твоих забот на фоне злой драматургии
сегодняшнего дня, проведенного нами взаперти в

теплой уютной постели. Тонкие
 стены морозного
  вечера,
за ними скрываются любители
острых ощущений,
я рассказываю им
уже изрядно накачавшись
виски-с-коллой
о несуразностях
нашей
с тобой
беспредметной любви,
рожденной парой
простых
заклинаний
в условиях межгалактической
войны
в глубокой древности.
Ходячие мертвецы, лица, расползающиеся
на кровавые шрамы. Я переписываю историю
нашей с тобой будничности, разобрав на
радужные молекулы беспричинности
острейшие проблемы современного мира.
Твои пурпурные шаги слышны в этот
морозный день на тысячи жизней вокруг.
Я бесшумно собираю их в своем сердце.
Время убегает от нас куда-то во вне.
Скрупулезно подсчитываю наши растра-
ченные друг на друга фантазии. Гнусные
предложения отпускаемые по твоему
адресу зажравшимися незнакомцами
приводят меня в неописуемый восторг.
Я ржу над ними с нескрываемым удовольствием.
Ты со злостью отшиваешь их, а после
набрасываешься на меня с пощечинами. Я
хватаю тебя за запястья, целую тебя в глаза.
В небрежной перспективе мироздания
одинокие силуэты слезоточивой гуманности
тают на летнем солнце тихоокеанского
побережья. Снесенные с лица земли смертоносным
цунами мы разбиваемся о кривые айсберги
белоснежных облаков. Созвучные с небом
грустные любовники в пустоте существования


мы обретенные самими собой наконец пытаемся
познать еще хоть что-нибудь кроме себя. Хотя бы
этот сон. Ванильное исчезновение больного
сознания. Мы прячем в своих сердцах осколки
душ погибших драконов. Усни. Не открывай своих
зеленых глаз, не обнажай их печальную глубину,
пока я ни произнесу над ними защитного заклинания.
Развей мои опасения по поводу нашей скорой
гибели в автокатастрофе парой ласковых слов. Я
возьму их на память в могилу. Счастье непредсказуемо.
Ты шепчешься с духами северных ветров.
Они задумчиво ковыряют в ушах ватными
палочками
и ничего не хотят слышать о твоей
скорой гибели.
Нас можно измерить лишь
масштабом вселенной.
Оставим звезды позади и обратимся
в ортодоксальное христианство. Я стану
папой, ты первой женщиной кардиналом.
И пусть нас ненавидят властители
супердержав, мы просто предадим их
анафеме. Безуспешные мысли. Ты
тратишь на создание своих новых
стихов слишком много времени.
И то количество наркотиков, что ты
употребляешь, чтобы держаться на
уровне байроновской патетики,
сведет тебя в сумасшедший дом.
А это, поверь мне, таже могила.
Ты не просто Комила Клодель.
Ты просто еще одна любовница.
Мне хочется тебя растерзать.
Я вынимаю из шкатулки
своей совести
предметы
 позавчерашней безнадежности.
Кривые уродливые заметки
на полях великих произведений
всевозможных
классиков.
Жизнь трудна изначально.


Спроси у своей матери
чего ей стоило
 произвести тебя на этот
 грешный свет.
Она поведает тебе историю,
после которой
ты уже никогда не захочешь
  иметь
собственное потомство.
В искусственном свете
тысяч прожекторов
на льдине, дрейфующей
по холодным морям,
мы танцуем в легких
красивых
одеждах
чувственное аргентинское
 танго.
С неуверенной подлецой
напоминаю тебе
шепотом о твоем несовершенстве.
Ты бросаешь в меня
недопитый бокал
 вина.
Твои непридуманные взгляды
всегда покоряли меня
с нескрываемой откровенностью.
За них я признавался тебе в любви.
Маленький кусочек твоей души я всегда
ношу вместо носового платка в нагрудном
кармане своего пиджака. И каждый раз,
когда ты упрекаешь меня в бесчувственности,
я с чувством в него высмаркиваюсь. Ты
мое полуночное видение, приключившееся
под действием виски с наркотиками. Я не
гламурный герой твоих красноречивых
фантазий. Я скорее злое божество,
ежедневно искушающее тебя предложениями
заняться любовью в тесной уборной
известного ночного клуба или оживленного
супермаркета. Зажги во мне пламень своих
странных торжеств. Я отмечу все языческие
праздники, которые отмечаешь ты ежегодно
в толпе своих очумевших от героина

друзей. Я буду белой вороной, безмолвным
существом, которое каждый захочет напоить,
а затем пользуясь его беспомощным состоянием
изнасиловать. Что наша жизнь? Трип-хоп! Не-
изъяснимая тоска по тем, кто давно уже ничего
не желает существенного. Мы последняя их
надежда. Призрачная цель, до которой им не
дотянуться парой вульгарных приемов
соблазнения. Или нет? Луна невыспавшись
кряхтит, с печальной миной зацветает. Наш
мир напившийся не спит, ее с презрением
встречает. Ты ждешь, что я пошлю тебя ко
всем чертям. Но я уползаю в уборную чтобы
проблеваться. Ты благословляешь меня
последней рюмкой водки, купленной для
меня за твой счет. Когда я вернусь к тебе,
я застрелю тебя из припасенного у меня во
внутреннем кармане черного пиджака,
специально на этот случай, револьвера. Если
не посею его где-нибудь по пути. В сортире
толпа. И каждый предлагает употребить с
ним за компанию какой угодно наркотик. Я
ни от одного не отказываюсь.
Призрачные тени наших судеб
Причудливо висят на сломанной стене
Я ударяю в гонг твоей неврастении
С надеждой оказаться на тебе.
  И с неизбывной болью ожиданья
Вкушаю пьяно твой безликий поцелуй
Твоя любовь похожа на раскаянье
Типа, прости меня и больше не ревнуй.
Сны наших скучных жизней
беспросветны, их сотни тысяч
и каждый из них нам западает
в душу слишком глубоко.
Я пытаюсь вынуть осколки твоих
циничных упреков из своего
сердца, но они застряли в нем
основательно и простых физических
усилий, не подкрепленных
магией, опять недостаточно. Тебе
поможет в этом бабка-ворожея. Она
в миг излечит мою обреченность


парой отвратных настоев, которые
тебе придется выпить во спасение
нашей любви.
Ты выходишь со мною в город.
Невиданные чудеса творятся за
пределами вчерашнего
опустошения. В открытом в космос
мире царят непреходящие по своей
красоте истины, которым
слепо хочется следовать, уничтожая
в себе все самое грязное и непотребное.
Ожидание весны, слава богу, снова
затягивается на столетие. И в атмо-
сфере долгоиграющей зимы начинают
свое победоносное шествие образы
несокрушимой романтики. Покрытые
непроходимыми снегами улицы больших
городов манят к себе словно мать,
чьи чада позабыли о ее заботливом
участии в своих серых жизнях.
Мне не в первой обнажать перед тобою свои
страхи. Ты уже выучила их наизусть. Ты зна-
ешь каждый из них в лицо. И каждый из них
ты можешь усмирить порой уместно препод-
несенных фраз. Со мной тяжело смириться.
Но ты способна начать все сначала. Я разга-
даю твой астрологический код и обреку тебя
на вечное страдание подле себя.
Мы ищем друг друга по закоулкам компьютерных
игр. Но натыкаемся лишь на злобных монс-
тров, запрограммированных на наше уничтоже-
ние. Грустно провожу обессилившей ладонью
по твоим жидким светлым волосам. Ожидаю
твоих слов, но удостаиваюсь лишь печальной
потасканной улыбки. Нам все равно, что
завтра случится конец света, нам все равно,
что завтра мы потеряем свои имена.
Звон твоих предложений –
крамольное соло инфернального представ-
ления о настоящем. Ты вынырнула
из приесподни, чтобы обжечь меня инстинктом
саморазрушения. Его клеймо до сих пор си-
яет золотом на моем прыщавом челе.


Мы разминаемся с тобой
апокалипсисом, перед тем как зачать свое
дитя. В безбрежном космосе
возводим храмы случайным богам. Ты
дышишь мне во след. Я продираюсь сквозь
дебри забытых религий с надеждой обрести
в конце концов, смысл нашего с тобой
бытия. Но пока, увы, безуспешно. Ты
согреваешь своим дыханием мое хлипкое
тело в морозные вечера. Комедия жизни.
Единственное, что ты смогла придумать,
чтобы оправдать наше присутствие в этом
мире. Лаундж-эстетика твоих новых
 стихотворений, которыми я готов
зачитываться до смерти. Пасмурная нас-
тойка ни к чему необязывающего существо-
вания, которой можно напиться до одури,
а после разбить пару новогодних витрин
дорогих магазинов одежды. Ты наряженная
в карнавальный костюм красной шапочки
превратишься из соблазнительной мало-
летки в уродливую старуху-карлицу, кото-
рую представлю своим пьяным друзьям
как свою подругу, в которую я по уши влюб-
лен. Мне все равно, что они скажут. А тебе?
Второпях ты переодеваешься в костюм спя-
щей красавицы. Карнавал на берегу старой
европейской реки только начинается. Английский
летний дождь смоет с твоего лица вульгарный
макияж. И ты обнаженная останешься стоять
перед восхищенными гримасами прохожих.
Идеальная необъятность сегодняшнего утра,
заточена моделью каравеллы в утробу водочной
бутылки, из которой мы с тоской потягиваем
возбуждающую жидкость перед посещением
модного ночного клуба. Четыре часа красивой
андерграундной музыки, несколько пинт
крепкого пива и пара дорожек кокаина. Вот
все, что нам нужно для продления жизни. Как
просто и скупо на первый взгляд и как
много если присмотреться по лучше. Где-то
за тысячи километров от этого наши
сверстники жертвуют своими несостоявшимися


жизнями во имя престижа своих государств
на бесконечных локальных фронтах. Пока мы
придаемся пленительному разврату современной
городской жизни. Вцепившись в друг друга
возбуждаем свои просроченные инстинкты
продолжения рода. Ты подарила мне в день
защитника отечества себя, а им бородатый
дух подарил смертельную дозу свинца. Ты
хохочешь над моими пьяными слезами. Какой
из тебя гуманист!? Согласно киваю головой
в рюмку. И выудить меня от туда можешь
только ты. Если сама будешь в состоянии
хотя бы говорить. Самопознание –
кратчайший путь к сумасшествию.
С туманом утро приносит осень,
горячий кофе и заспанный поцелуй.
Все твои слова –
это опавшие желтые листья,
которые сметает с тротуара
дворник, шурша метлой под
окнами нашей спальни.
Неосмысленные
шумы просыпающегося города.
Мы тоже производим некоторые:
шум поцелуев, например, или
шум наливаемого в чашки кофе.
В описании подробностей
твоего существования мне нет
равных.
Мое появление сегодня в твоей
постели – безвкусное отражение
того беспутного образа жизни, который
мы ведем,
каждый день обещая себе со
следующего утра начать все сначала.
И для самой смелой
любовной забавы мы ищем
вдохновения в компьютерных играх.
CURE. Такое хрупкое вдохновение.
Отпечатки губ на потных
веках.
В лучшей из жизней твоих
друзья твои были


беспробудными пьяницами.
С больным состраданием
сердцем
ты оттирала
полы в их домах от засохшей
блевотины.
Удачное
восхищение.
Звездная роль. Ты
 списываешь с меня
 характер своего выдуманного
 любовника.
 Достать до тебя не так уж
 и сложно.
Мне хочется ожиданий, вскорм-
 ленных смертями
 ядерного апокалипсиса,
 которые растянутся
хотя бы на вечность.
 Твои сложные будни
 подстрекают меня
к самопожертвенным актам
возмездия прошлому за то,
что оно сотворило из нас
невоздержанных циников.
Твои глаза цвета кожи
спившегося уксусом английского
аристократа,
мои цвета его слуги подносящего
ему уксус в стакане.
Безобидная любовь бывает лишь
в кино. На самом деле все, что окружает
нас, всего лишь плоды безумия тоскующего
по тебе юного бога.
Твои шаги слышны пока лишь
среди айсбергов и заточенному
средь небоскребов божеству
никак их не расслышать.
В разрушенном ультрафиолетовой гангреной
воздухе струится сизым дымом
дорогой сигареты твой ненавящивый,
выкрашенный в черный
поцелуй. По краям обагренный


чьей-то прогорклой кровью.
Все, что употребляют в пищу
южноамериканские индейцы,
считается священным и ведет
к непосредственному контакту с богом.
Подключенный
к новейшим
медицинским аппаратам искусственного
продления жизни Папа
являет
собой зрелище дикое и богопротивное.
Стая кардиналов, вооружившись
серебряными молотками, хищно
подкрадывается к его остывающему
телу, чтобы ими постучать его по лбу
три раза. Завтра начнется день
нашего рождения.
Мы расцветем кляксами
кроваво-алых роз на погребальном
саване понтифика.
Силуэты бессердечных демонов
хороводом растянутся над
его блестящем восковым
челом. Мы поцелуем его
руку на прощание и положим
на его сомкнутые десницы
серебряные драхмы.
Простимся с ним навсегда.
В черно-белых декорациях
футуристического мегаполиса
в дождливом сумраке
мы попадаем под колеса
флаера.
Наши пульсирующие внутренности
растворяются на глазах
автолюбителей.
С начала времени прошла
уже минута,
бессмертная минута
волшебства.
Бессмертные дни рождения
слагают уныло века.
Отзвучит последняя мелодия –


вселенная – и исчезнут
сумраки и приходящие
на ум случайно беспокойные
возгласы голосующих
за безымянные партии
граждан страны третьего мира
бездыханные туши мудрецов-
любителей исчезающие из моргов
безымянной полиции таинственным
образом. И тысячи безмятежных
архитектурных творений
слетаются в тысячи безымянных
городов, по улицам которых
на последнем дыхании
к смерти ползут больные
различными воплощениями
рака обнаженные безымянные дети,
из окон домов на которых
выливают безымянные
счастливые обладатели собственной
жилплощади кубки расплавленного
золота, блистающего улыбками
ангелов на разлагающихся заживо
телах безымянных
идолопоклонников, хромых на
обе ноги заросших тяжелыми
бородами стариков-отшельников,
чью мудрость разливает по
кубкам в своих далеких чертогах
и предлагает своим безымянным врагам
бог с безымянной историей.
Забытое настроение причудливого
содержания ненависти к вещам
не имеющим смысла завершает
бескрайние циклы умерщвления
себе подобных силами хищных особей
завезенных в этот уголок вселенной
безмятежно-деловитыми контрабан-
дистами, опьяненными с рождения
наркотиком скорости света, привне-
сенном в их ДНК путем вмешательства
в их существование
ядерного апокалипсиса случившегося


за три девять галактик от точки
сегодняшнего продолжения завтра.
Глубокий звук бессердечного
стрекота
направленный
в
грудь твоим смелым любовникам,
что ожидают с
бессмысленным
ропотом
слов твоих мрачных безмятежные
выпады.
И тысячи звезд ограниченных
временем,
несущие
свет свой безликий покинутым
красивым
любовникам,
что
томительным взором ощупывают
космос словно яркие прелести
прогнавшей
их
в шею холодной любовницы.
Часы раздраженно кряхтят
на центральной
площади,
солдаты бородатые,
облаченные в латы,
обходят дозором ночные
улицы города.
Мы прячем от них
свои глупые взоры,
тревожно горящие
адом наркотиков.
И в каждой песчинке этого
времени
каждый подбирается к смерти
по-своему.
 Безобидно
 Брутально
 Беспечно
Бесцветно


Всякое слово не безупречно.
 Твои волосы пахнут
плодами деревьев,
  съеденных древними ящерами,
  неизвестными официальной науке.
Они подавились тобой.
И их кости превратились в драгоценные
камни,
которыми ты украсилась,
чтобы выйти на улицу,
где ожидает
taxi,
должное тебя доставить
на чай к ее величеству.
Королева велела заварить
свой любимый.
Его ей доставили
полуобнаженные мулаты
в огромных корзинах
с высокогорных плантаций
вечновечного Кришны.
Он проснулся сегодня что бы
подать тебе руку, когда ты полезешь на
грязный тротуар из машины.
Закинувшаяся по дороге
ecstasy,
потянувшая по дороге
  cocaine,
и под завязку залившаяся martini.
Выходим в свет с угрюмой рожей
Молчим в ничто с суровым нет
Нам мертвых свет всего дороже
И не приятен живых свет.
Шепчу стихи в твои ладони
Ты ими пачкаешь лицо
Беспечных дней быстрые кони
Несутся к пропасти легко.
Замри и попробуй коснуться своих
 век языком.
Безумные дни
 продолжаются.
 Словно океаны,
кишащие хищными рептилиями,


они наполняют собой
 резервуары наших
конечных жизней.
 Ищем противоядие.
 И находим его в наркотике.
 После первого же приема
 называем его любовью и
 сразу же на него подсаживаемся.
  Грызем
друг друга с
несмолкаемым
 неистовством.
 Любим до убийства.
 До безнадежного сумасшествия.
И прежде чем заканчивается
жизнь, ты успеваешь десятки раз
расстаться с ней.
Музыка сотрясаемых землятресением
городов скользит по свету
картинкой горячего репортажа
с места событий, транслирующаяся
в режиме on-line с высоты, где парят
в безмолвном безумии спутники,
стоящие многие миллионы долларов.
Кофе проливается на пол.
Глухие люди среди нас.
Твои слова – пустая неизбежность
Безликий смех, пустая болтовня
Похожая на ожиданье нежность
Холодные бесцветные уста
К которым прилипаешь грустно
Когда так хочется любить
Убить тебя и с диким чувством
Надежды на бессмертье пить.
Мечтами лета упадем
В колодец мертвых увлечений
Под героином пропоем
Тоскливый гимн исчезновенья.
Ты робко
сопишь во сне.
Переворачиваешься на спину,
снова ложишься на живот.
Я включу тебе послушать


 Jeffа Buckley.
Пусть тебе снятся эротические
сны.
 Я назову тебе имена
всех своих ангелов-хранителей.
Сердце каждого из них
будет кровоточащее нанизан-
ное на хрустальный
ритуальный нож
преподнесено тебе в подарок
твоими демонами.
Исчезаю из твоей жизни
шедевром Сезанна,
тоскливой тягомотиной
бесконечных дождей.
Под звуки военных фильмов
идущих по телевизору
в день празднования
60-той годовщины Победы. Израсходовав
 все свои деньги, я прошу
у тебя пару евро в займы
я просто куплю сигареты
и клянусь никакой наркоты.
Смотришь на меня серьезно,
отсчитываешь пару монет
беру их и так осторожно:
«А может еще минет?»
Хлещешь с возмущением
меня по лицу,
отбиваюсь,
прошу прощенья за дерзость,
целую и ухожу.
  Сегодня я напьюсь. Во имя
любви спивалось ни мало
прекрасных людей. А они
достойный пример для
подражания.
Hallellya. Ты слышишь
как музыка пробуждает
мертвецов ото сна. Как они
ровными колонами маршируют
по улицам своих городов.
Я жду для тебя. За тебя


и во имя тебя. Смерти. Несчастного
случая. Для нас существенны
лишь пророчества, сделанные
слепыми погонщиками верблюдов
во время песчаной бури,
за тысячу лет до нашего рождения
в Аравийской пустыне. Я называю
тебя
секретным именем, его знает
лиши бог. И я.
Это имя из тысячи слов,
и каждое как слеза
серебрится тысячей снов.
Во имя тебя и меня.
Кокаин – это жизнь и весна.
Героин – это смерть и зима.
Расстояние в один приход.
Я слышу твое пустое дыхание,
я чувствую его.
Вижу его.
Воплощенное умирание.
Ты, рассыпаясь в алый прах,
будешь проклинать меня
по моему тайному имени.
И на меня с неба рухнет
сложный летательный аппарат.
Твои слова причина гибели
всех пассажиров
международного рейса.
Из Барселоны с любовью
Шлю воздушный поцелуй
Ты лови его на щеку
К каталонкам не ревнуй.
По улицам
залитым свежей
бычьей кровью и солнцем
я шагаю, насвистывая BOLERO.
Захожу в
магазины игрушек,
разыскивая для тебя подарок.
Ты мое милое дитя,
которое любит – тешится.
Я куплю тебе


какой-нибудь культовый
предмет для эротической
медитации.
Взрывы чьих-то разбитых
 сердец
 я слышу
повсюду где бы ни ступала
нога моей
Асфальтовой принцессы.
 Рожденной
богом-гермофродитом
 на излете эпохи
мифотворчества.
Прекрасная во
 всех своих
 миллионах воплощений,
коими
 украшены телеэфиры тысяч
 выпусков новостей
на тысячах телеканалов
 мира.
Веселая безобидность.
 Коварное хвастовство.
Неудержимая фригидность
зимних вечеров. Время пот-
раченное на просмотр фильмов
класса В из твоей коллекции
видеозаписей.
Блюз. Которое мы могли бы
потратить на что-нибудь
стоящее, типа, процесса зачатия
себе подобных существ
или на занятие спортивной
гимнастикой.
Ты выходишь на сцену,
утопающую в цветах,
брошенных в тебя
твоими престарелыми
поклонниками,
призвавшими тебя к смерти на бис.
Исполни мой последний каприз –
причастись.
И музыкой COLDPLAY я наполню


 свои воспоминания о тебе.
Научусь плакать,
 глядя на твои фотографии,
на поедаемые молью твои
 откровенные платья.
Я выпускаю на волю плененных
тобой при жизни призраков,
погибших от рук твоей любви
наших разномастных любовников.
Я помещаю твой некролог в дорогую
газету на первую полосу.
Пусть узнают какого было
твое настоящее имя
те, кто знал тебя только по голосу.
We never change.
Сквозь распахнутые настежь
окна небоскребов
проплывают пятнистые
узоры облаков.
Я роняю на твою обнаженную
грудь свою потную ладонь.
Чувство стыда – самая
яркая эмоция за весь сегодняшний
день. Душный день саморазрушения.
Ты словно статуя
без выражения,
лишенная страсти и воображения.
Беспрекословная тоска.
Сквозь диффузии будней
шагаю в начищенных до
блеска босых ступнях.
Это моя новая обувь.
Ползешь по мраморному
тротуару рая, оставляя
за собой кровавый след,
твой ангел хранитель
смывает его за тобой
своими слезами.
В тех песнях, что ты пела
во времена своей бурной
артистической жизни
было столько сомнительного.
От любви до тебя.


Одна сплошная пиарщина.
Но я был твоим самым
преданным поклонником,
страдающим
болезнью сердца невротиком,
сидевшем на тебе
и тяжелых наркотиках.
Луна с нескрываемой
презрительностью ощупывает
наши тела в поисках
душевных ран, в которые
хочет занести инфекцию
саморазрушения.
Печаль томления и вечной безуспешности.
Желаю тебя до
бракосочетания
до смерти на кресте
до святого престола
до райского блаженства
до рождества и нового года.
Шрамы-браслеты на твоих
запястьях – полыхающие
алым пламенем стигматы.
Магдалина, покончившая жизнь
самоубийством,
и причисленная к лику святых
больным дряхлым папой по
наущению своего сильно пьющего
кардинала-советника,
влюбленного в ее изображения,
сочиненные итальянскими художниками
эпохи позднего Возрождения.
По опустевшим улицам
Берлина
мы обнажено одинокие
шагаем бездушно.
В любом направлении – пустота.
В любом помещении – тишина.
Do тебя.
Do меня.
Миллионы улыбок наших друзей
мы оставляем себе на память
в фотографиях.


До конца этой
жизни мы будем помнить
день нашей первой встречи,
до конца следующей
жизни будем помнить
день нашей последней.
А там будь что будет.
Ты в простом городском
будничном платье
приходишь на концерт
классической музыки.
Укладываю голову тебе
на колени,
и пока та слушаешь
Моцарта, успешно высыпаюсь.
Бесчисленные люди
Бесчисленные дети
  Машины
  Самолеты
  Летчики
Стюардессы
Одноразовые пакетики кофе
Одноразовые собеседники.
Бесконечные одноразовые
упреки в неспособности
к сосуществованию и успеху.
Hallellya.
Hellellya.
Моя красивая девочка.
Я воплощу в жизнь все
твои самые странные мечты.
Начнем с поездки на
Северный Полюс
и закончим самоубийством.
  Между нами стоит бог.
На сотне языков,
включая язык жестов и
ему подобные,
он пытается нас вразумить.
Его проповедь уже бесполезна.
К чему бог влюбленным!
Шагаем по обезлюженным
улицам Лондона
в поисках сбежавших

из зоопарка животных.
Осень исчезает в окнах,
 хочется выпить чего-нибудь
  покрепче
и
  наконец-то поздравить тебя
  с днем рождения.
  Музыка мертвых
мегаполисов
твоих расшатанных
по любви нервов.
Со мной тебе хочется
  выживать как можно бездарней
как можно веселей и смертоносней.
И дышать, дышать
музыкой,
дышать в захлеб,
пока не случилось никаких
 апокалипсисов.
Читай мне Достоевского шепотом
Как можно дольше, понежней
От меня тянет кладбищенским
холодом
моя любовь стала мертвей.
  Я пьяный называю тебя
последними словами. А на
на утро все, забывая, лезу к тебе
с поцелуями и предложениями
обвенчаться тут же сей час же
немедленно, готов даже на дом
вызвать священника.
А ты предлагаешь послушать MUSE.
Что мы вместо всего
выше означенного и делаем,
потягивая
до ночи вино
с сигаретами.
Ты пересказываешь мне
содержание своих любимых
произведений,
говоришь, что мне нужно
писать как один из твоих
любимых авторов.


Я слушаю тебя,
уложив свою голову тебе на
колени,
разглядываю твой подбородок.
Ты смотришь
куда-то в пространство,
заставленное старинной
мягкой мебелью.
В груди моей сияет вечное искусство
Тебя любить до предрассветной глубины
Я изучил дословно это чувство
Но так и не познал его тоски.
Приглашаешь меня завтра
на прогулку в парк,
утопающий в зелени закуток
прекрасного посреди
черно-белого урчащего улея
города, погибающего в плену
всего безобразного.
Отвечаю на
приглашение согласием,
мнешь мою ладонь
с благодарностью.
Пьем коктейли из наших
слез, шотландского виски
и мороженного.
Исчезаешь, лишь только
начинается вечерний выпуск
новостей,
чтобы появится на
экране телевизора.
Я слушаю твои рассказы о войнах
и наводнениях с улыбкой замученного
до полусмерти узника Освенцима.
Допивая коктейль, облизываю губы.
До безумия остается лишь один шаг,
короткий хромающий шаг раздражения
при виде твоих пьяных друзей,
предлагающих тебе отведать,
 предпочитаемые
 ими наркотики.
 Стреляю в них из револьвера
 один погибает,


 остальные разбегаются.
Ты пожимаешь недоуменно плечами,
Зачем, типа, ты это сделал?
Смотришь на меня, отбрасывая
прочь так и неиспользованный тобой
шприц
с
героином.
 Рассматриваешь подходя
 ближе
 того, кто это сделал,
 и это оказываюсь
 не я.
А кто-то третий, кто также
ненавидит твоих друзей как и я,
но любит тебя до преступления,
до самого тяжкого греха.
Мне до убийства осталось немного,
одно лишь твое пожелание,
одно лишь твое призывное «Убей!»
и горячий поцелуй на прощание.
Я начинаю понимать
тех, кому
уже случалось
умирать в твоих объятиях.
Ради тебя можно
совершить
  совершенное
  да и еще остаться за это
навсегда в истории.
Ты излучаешь настроение гибели
Скоропостижной сдачи в утиль
Мироздания
С трагической прозой разочарования
предлагаешь мне навсегда удалиться,
твое существование во мне более
не нуждается.
По мокрому асфальту пустой улицы
города
  еле волоча ноги
  удаляюсь от
твоего жилища.
  Ты заставила меня


поклясться в том, что
я забыл твой адрес.
А теперь из окна нашей спальни
 ты глядишь мне во след.
Это
 ритуал изгнания
 любовника.
Проводи его взглядом на безопасное
расстояние, а за тем со спокойным
сердцем звони своей новой жертве,
дабы та примчалась не медля,
и тебя покинутую красавицу утешила.
Холодные слезы проливать
в темном проулке, валяясь
погребенным под грудой мусора.
Жить с теми бок о бок, кому
вообще все по жизни пофиг,
кроме пищи
и бутылки вина
под вечер,
купленных на скромную
милостыню или
просто украденных.
Выхожу ночью пьяный на дорогу
и погибаю под колесами трейлера.
Меня хоронят в безымянной могиле
под еще одним многозначным
номером. Ты принесешь мне на могилу
цветы, но никому не сообщишь моего
имени, утаив его для себя.
Пропоешь что-нибудь простенькое из Primal Scream,
если что-нибудь простенькое у них найдется.
Сфотографируешься с моею могилой на
память
и уйдешь рожать чужих детей.
Навсегда.
Я ищу в этом холоде
только тебя.
Я голоден. И люблю тебя без конца.
BLUR и немножко кокаина
нам будет хорошо в самый раз
можно еще по бутылочке спрайта
и по поцелую на десерт.


Я думаю о том, что может
произойти с Европой,
если мы так и не родимся.
Сколько ей останется жить
Гёте и Байроном,
Моцартом, Бахом,
Кромвелем, Бонапартом,
Чизесом и Аллахом?
Думаю, что где-то
до ближайшего Конца Света,
не более.
А снами случится
внезапная смерть.
Мы проснемся порань-
ше и закажем в
номер еды по дороже,
какое-нибудь блюдо
с особо назойливым
нерусским названием.
Ты скажешь коридорному,
что с нами
случился еще и насморк,
что мы не принимаем и
вообще посылай всех
на хер, заключаешь ты
нетерпеливо, даешь ему
чаевые и мы налетаем на
жратву с азартом гиены,
борющейся со своим
соплеменником за кусок
сообща отбитой у льва
добычи
Наедаемся до отвала
только к полуночи. По-
завтракали и завали-
лись спать. Особо инте-
ресные мысли
 приходят в голову,
когда ты молчишь.
Я раздуваю пламень
нашей беззвучной жизни
на краю света,
заглядывая в неисчерпаемую


пропасть смертельно опасного
космического пространства.
Хочу выбросить тебя подальше.
В вакууме ты улетишь далеко.
Если назад тебя случайно,
зацепив, ни принесет какая-нибудь
древняя комета. Что с моим везением
наиболее вероятно.
Холодная осень приходит в твой дом
Усаживает тебя перед телевизором
Кутает в теплый шерстяной плед
Заваривает ягодный чай.
Я перехожу на иной
уровень существования,
уровень бестолковой созерцательности.
Ищу твои стихи повсюду,
они повсюду разбросаны,
ты также не аккуратна
как и твоя поэзия,
но ты занятная
и поэзия твоя милая.
Приходи ко мне на чашечку
ягодного чаю.
Конечно он не такой как
у королевы, но тебе
должен понравится. Я
готовлю его от чистого
сердца, не из вежли-
вости или сострадания.
Ты входишь в комнату
какая-то странная,
немного сонная, немного
наряженная, в том же
размере напряжная,
в том же размере
накрашенная.
Я буду петь о тебе вечно,
если научусь петь.
Срисую для тебя с космоса
настоящее и подарю тебе его
с дарственной надписью.
Я знаю, где твое сердце
перестает существовать.


Вдалеке от меня,
от Pixies
и виски с колой.
Романтик из меня был
всегда никудышный. Но я
тебе сегодня подарю
планету, названную твоим
редким именем от ныне и навсегда,
пока она не исчезнет
когда-нибудь во
вселенском апокалипсисе.
До которого нам не дожить.
От ныне я буду твоим гидом
по вселенной. Я расскажу тебе
историю каждой планеты,
звезды и кометы – всех космических
тел во вселенной, включая
военные корабли чуждой сверхрассы
что подбираются к границам
нашей системы на протяжении
тысячелетий.
 Согрей меня:
  разотри мое тело
спиртом и прильни ко мне
на всю ночь.
Я высмею все твои дурные привычки
Я высмею все твои добродетели
Я высмею всех твоих родственников
Я высмею всех твоих домашних животных.
И чтобы больше тебя
 не расстраивать
 тут же при тебе
 застрелюсь.
Не поминай меня лихом.
Я раздраженно пережидаю твою
любовь, она скользит по моим
нервам свирепыми неожидан-
ностями. У тебя так часто ме-
няется
настроение, что часто я
просто не успеваю вкусить
всех трагических прелестей
его воплощений.


Сыграй мне
что-нибудь на ситаре, какую-
нибудь сладкоголосую религи-
озную песенку. Самое время
забыть о том, что мы
смертны и вместе остаться
один на один. Ранимые ангелы.
Воздушными змеями мы парим
над побережьем Атлантики.
Jazz – музыка, которой хочется
заслушаться вместе до смерти.
Самое время переключиться
на PULP и стать бродячими
филосафами-социалистами,
вынашивающими в своих умах
планы новых кровавых революций.
Пишущими книги на столько же
раздолбайские насколько и гениальные.
Новые библии и кораны.
Война продолжается где-то
за углом,
опасная, смертоносная,
ожесточенная война за обладание
твоим совершенством,
Асфальтовая Принцесса.
Ты потягиваешься на утреннем
измятом ложе с ленивой
ухмылкой желанного трофея.
Безучастная к любым смертям
или жизням. Беззаботная актриса
кино жанра XXX.
Пробираешься сквозь строй
обожающих тебя мужчин
и ненавидящих женщин.
Оказываешься передо мной зачитав-
шаяся Вильямом Берроузом,
невнятная бледная тень той
красавицы,
которую хотелось беспрестанно
целовать куда придется, при этом
от удовольствия, закатывая глаза
и облизываясь. Куда придется.
Я исчезаю из твоих будней


безнадежным алкоголиком.
Человеком, оставившим от себя
на этой земле лишь
фотографии,
подаренные тебе на прощание
посторонним случайным
поклонником.
Твоего
признанного таланта
изменять конструкцию своей
души по требованию того или
иного писателя, модельера либо
человека с улицы, признавшего
в тебе некую близкую
сердцу покойницу.
Ты – моя Марлен Дитрих,
черно-белый изысканный штрих
к картине моего
саморазрушения.
Создающего на фоне декабря
мифы о
безнадежности любовного
настроения, больного
порнографией и наркотиками.
Я покоряюсь твоему
равнодушию. Душу тебя в душе.
Выбрасываю на ветер твои
деньги, заработанные
постыдным трудом.
И меня не терзают угрызения
совести, вместо нее меня
успешно терзаешь ты,
упакованная в черную кожу,
кожаным
жестким хлыстом. Расплываюсь
на кривые усмешки, глажу
губами твои босые ступни.
Отвечаешь мне отборными матами.
Ругаешься как портовая шлюха
самого гнусного качества.
До меня долетают крики твоей
любимой музыки. Что-нибудь
из аргентинского танго, пожалуйста.


Что-нибудь по неистовее,
что-нибудь по
горизонтальнее.
Что-нибудь, отличающее настоящую
любовь от бестолкового самокапания.
Что-нибудь такое, призывающее к
очарованию самую настоящую
тишину и молчание.
Словно слезы твои эти тысячи
мгновений
страстных па, сочиненных спонтанно
в объятиях подвижных друг друга.
Пусть все мироздание
чутко завидует
нашим
единоличным страстям,
кипящим на уровне простейшего
счастья.
В исчезающей истории
потеряны наши верные имена,
наши буквально выраженные
здоровые состояния души,
разрушенные временем
и его эволюцией. Мы воюем
с берсеркерами на краю галактики
и нам нет дела до того, какое
о нас составят мнение будущие
поколения. Будет оно положительным,
отрицательным,
не имеет никакого значения.
Пусть составляют какое угодно,
даже самое нелестное
к тому времени для нас уже будет
безболезненно. Ибо мы будем мертвы.
Без сомнений.
Вычеркни все мои имена из
дневников своих современников,
предай меня безмятежному забвению.
Искусному исчезновению
из истории.
Все наши жизни за территорией
настоящего выживания.
Мы не ищем жизни, не ищем


смерти. Мы просто продолжаемся,
словно неизлечимая
болезнь чтобы, в конце концов, с
катастрофой закончится.
В тишине остывающей любви
Стоим бестолковые, целуемся
Шумный город в адской
поспешности
Вокруг наших тел мертвых движется.
Нарисуй мне несколько комиксов,
пару мультфильмов
и копий полотен Веласкеса.
А еще завари мне кофе
покрепче, чтобы я не уснул,
пока ты будешь работать.
Вдохновляем друг друга на лирику.
Обмениваемся любовными посланиями.
Спим с каждым курьером,
занимаемся херомантией,
говоря проще,
любим, наверно, друг друга
по-настоящему, но упорно об
этом молчим,
вступая в физические контакты
на самых неожиданных уровнях.
Осенняя испорченность. Километры
кокаиновых дорожек
и бесконечные мыльные оперы
по телевизору. Дремотное
существование. Обнаженное.
Пахнущее
твоими сигаретами. Твоей
недорогой косметикой. Твоими
поцелуями со вкусом
мартини хочется напиться
до смерти. До состояния
оживленного осуждения настоящего
во всех смертных грехах.
До чувственного растования
со слезами у всех на глазах.
Вернуть мгновение первого падения
и осклабиться.
Снотворное и виски. Ангел мой,


тебе не спится?
Наоборот, говоришь, хочется
спать до смерти.
Укладываешься и засыпаешь.
Верни, если ты есть, Господь,
того, кто все еще помнит
меня, постоянно пребывающим
в состоянии безмятежной
меланхоличности. Силящимся читать
на память
стихотворения Гейне и Байрона,
любуясь мертвыми пейзажами
поздней осени,
дышащей проливными дождями.
В вечности.
Придуриваюсь сумасшедшим
фокусником, вынимаю из цилиндра,
вместо белого кролика,
обритую наголо обезьяну.
Трясу ее, кусающуюся за пальцы
и бросаю тебе в лицо.
Отдираешь ее от себя
вместе с кусочками мяса,
застрявшими в ее цепких
пальцах, выкидываешь напуганное
животное в окно
и со словами: «Так с женщинами
не поступают!»
уходишь прочь из дому.
Скольжу
по жизни словно
по волнам на серфе
в кишащих акулами
тропических водах.
Меня больше не трогают твои
звонки и беспричинные приступы
ненависти. Меня беспокоят мои
саундтреки, экзотика
дальневосточных стран,
ароматы тропических
растений и красивые,
непонимающие моего
английского туземки.


По этой стране мы пробежимся
босиком,
усыпав каждый сантиметр
ее асфальта
исчезающими видами разноцветных
цветов. Съедаемые жарой мы
выплеснем литры пота,
окропив его интимным ароматом
каждый ее стеклянный
закоулок. Распространяем заразу
раскованного благоухания.
Такие симпатичные люди, похожие
на низвергнутых с небес бессмысленных
ангелов. Случайно начатые
жизни. Исчезаем.
Проносятся тысячелетия.
И вместо тех, кто нас боготворил
на сцену выходят иные создания,
они больше не улыбаются и
не скалят от злобы клыки.
Они просто сжигают на
кострах, сложенных из произведений
классиков, трупы своих
умирающих от сердечных приступов
учителей и родителей,
их близких родственников и их
заместителей. Они сжигают на кострах
человечество. Грустим с тобой
вместе, пьем горькое виски, курим
сигареты. Смотрим BBC.
Выпуски новостей. Бесконечные.
Грустно перемещаешь свой взгляд
с экрана на окно, за ним
подрагивают таинственным
светом недосягаемо мертвые звезды.
Хочу спиться с тобой,
 хочу с тобой повеситься
 или разбиться в дождливую
 ночь на машине.
Мне все равно,
лишь бы как можно скорей и по проще
умереть вместе с тобою.
Я увезу тебя туда, где больше


никто
не посмеет коснуться тебя своими
худыми губами.
Отрублю пальцы любому,
кто посмеет, зажав между
ними кисть,
перенести на холст твое
изображение.
Состояние смерти. И настроение.
Выстраданного смирения
перед обрекшей тебя на обыденное
человеческое счастье судьбой.
Аревуар.
Говоришь ты своей
 матери,
 что кормит с рук
 аллигаторов.
 Она разводит этих хищных
 рептилий и на деньги,
полученные от продажи их мяса,
 учит тебя в престижном
 университете.
Обеспечивает достойное существование
 в большом городе,
 где ты всегда мечтала
 поселиться
и завести оригинального любовника.
Уезжаешь.
 Твоя мать продолжает
  кормить хищных рептилий.
Неизлечимо волшебная музыка
Divine Comedy становится наиболее
близкой сердцу сейчас,
во время очередного растования.
Тебе нужно лететь,
а ей нужно тебя отпустить.
Сцена человеческой комедии.
Тянешь
дорожку.
Я болтаю с каким-то неизвестным
по телефону, спрашиваю о нюансах
супружеской жизни. Он обстоятель-
но мне о них повествует. Я с


опаской гляжу на тебя, такую
дурацкую,
с улыбкой
  бессмысленной поджидающую прихода.
Говорю неизвестному: «Ерунда!»
И ложу смотря на тебя с любовью
трубку. Приглашаешь меня
к столу, на котором
поданы наркотики. «Амброзия» -
говоришь мне, подавая свернутую
в трубочку купюру достоинством
в 10 евро.
Счастье такое необъятное,
но такое беспомощное воцаряется
в нас, сражающихся ежедневно за
любовь с разнообразными событиями
объективной реальности. До которой
в идеале нам вообще дела нет. Исчерпанным.

 КОНЕЦ.


 Чу – Кокшетау – Кёльн – Воздушное пространство неведомых
государств.
  2004 – 2005 годы.