О, мой возлюбленный герой, мой адресат неутомимый, тебе приходится порой так тяжко, так невыносимо: мою выслушивать тоску, признанья, колкости, упреки, ловить неясные намеки, и по любому пустяку скупые слезы утирать. Тебя мой гений своенравный то превозносит, то опять свергает в сирый и бесславный удел отвергнутых самцов - какая боль, какая мука! Здесь, кстати, в рифму будет «сука», но это грубо. Налицо весьма известный феномен – безумна от тоски любовной, графиня то сажает хрен, то жаждет крови. Безусловно, тебе не просто при дворе. Как дохлой мухе в янтаре.
Тебе случается притом бросаться прочь, не разбирая пути, не спать всю ночь, потом другую, третью, умирая от недосыпа, пить вино в разлучной грусти и печали, молчать, вздыхать и лить ткемали беспечно, и курить в окно; прекрасен в выбритый анфас и безобразен в правый профиль, ты то заправский ловелас, то хитроумный Мефистофель; ты мизантроп и моралист, но лезешь под любую юбку – все для того, чтобы поступку любому твоему нашлись в моих устах и объясненье, и справедливый приговор, и чтобы нервное томленье, и рифма, бьющая в упор, не высыхали на корню. За это, в общем, и ценю.
Но ты же знаешь, милый мой – ты только повод, не причина. Ты рифма, найденная мной, строка, строфа – но не мужчина. Когда б ты ведал, из чего, мой нежный, я тебя слепила, ты мне простил бы все, что было и все что будет. Что с того, что нам с тобою никогда не слиться в трепетном экстазе – зато горит моя звезда, горит тобою в каждой фразе, и в каждом слове. Милый принц! (надеюсь, «принц» тебя утешит) – читатель плешь себе прочешет, но ошибется… Крик зарниц, сиянье ветра, реки трав тобою грезят бестолково. Кто виноват из нас, кто прав, когда в начале было слово - совсем не важно. С'est la vie.
Не верь.
Не оставляй.
Живи.