Представь, читатель, город, видный сквозь кувшин мочи,
Немного капелек чернил и сажи, прах. Смотри и хохочи...
На краны–журавли, их оперение стальных конструкций
Облиты нефтью, клювы опрокинуты в мазут
Глухой реки; искрящиеся ярко жала для трепункций
Металлы плавят, что, неистово визжа, орут.
Из чёрной речки, набережной скованной по глотку,
Являются хребты чудовищных, но утомленных рыб.
Они дрейфуют… Ночь… и видно не одну кокотку;
О, эти ножки, глазки, шеи… слишком пошл их изгиб.
Цок-цок - ночные Clara Venus провиляли мимо,
Я вскрыл бы от петли до киля их и покопаться Там,
Все вынул Ulcus Molle, что внутри в тепле хранимы,
Тела в петле бы взвил к беременным болезнью небесам.
Один прельщается и кличет их, они "хи-хи" задорно,
А он в ответ неподобающе ему и умному, пошлит;
Венероголуби любви, ох, падкие на порно,
На буккаке и все перверсии, лишь скромность им претит.
Премилый домик, внешне чинно, тихо и красиво,
Но вот на первом этаже мерцает restaurant «Le cheval».
У дома в животе свербит, он чешет пузо сливом
Да хмурит ставни, и из окон льют помоями его печаль.
Внутри:
фигурки, краски – всё сошло с картин Тулуз-Лотрека,
Наш сноб, топырил палец, ел тартинку с печенью гуся,
Фондю макал в расталый Emmental, коньяк а-ля полвека,
Романсы ныл свои, Холодную до бога Веру вознося.
А самый шик - смоля сигарку, наблюдать старух фантомом,
Одрябших выползков из юных лет; он те обвиски так любил…
Горбатее, лохматее, поменьше, боле не под стать живому,
И представлять, по-декадентски грезя, то что ты геронтофил,
Любить места придурочных бродилищ, их бурленья,
Смакую туш бездельных клочья, чёрно-жёлтых рук,
Из чьих прожилок ты лакаешь духовитость мёртвой лени
И слышишь треск костей, что в тленье раздаётся вдруг.
Сейчас в своих словах, простите, буду малость мягче:
Хотите быть чуть-чуть интеллигентнее собак,
Купите тухнущий кусок мясца дитя monsieur Luccaccio
В богатой продуктовой лавке доброго monsieur Balzac.
Г.Г.