Как легко всё же растворяться в предутренних сумерках, первых в наступившем году.
В осипшем от алкоголя и пьяных песен горле останавливающий дыхание, не глотаемый ком.
всё тяжелеющий, набухающий год от года ком не стираемых памятливым временем утрат...
И всё ощутимей, всё глубже прибывающая с каждым вдохом, но не вполне сознаваемая растерянность...
как будто тебя столкнули в извилистый ледяной желоб, и ты ускользаешь по нему, пытаясь постичь несущую сумасшедшие санки химеру времени.
Разряженный в иллюминацию Хронос задувает за воротник ветер, заполошно смеется над прошлым и презирает будущее, выплевывая волглый снег.
Всё длится и длится неумолимый отсчет непостижимо бесконечного в пределах неуловимо ускользающего...
Так, наверное, мы ощущаем самих себя...
Плутающий предутренний след путешествия в себя самого...
Под ногами, несмотря на всю явственность безрассудного скольжения по желобу,
поскрипывает уже выдохшийся снег...
теплый, темный от сумерек, уже прошлогодней соли, пролитого вина, разбросанных головешек бенгальских свеч…
И в воздухе повисает тот же исчерпавший себя в полете снег –
такой же теплый, темный от сумерек, непостижимости своего явления и отпущенного ему срока…
И только так что-то происходит в человеке – на зыбкой грани слияния бесконечного с неуловимым…
Только так…
Так, вполне быть может, я не знаю, и следует жить и принимать саму жизнь…
снова и снова пробовать раздразнить себя чем-то несбыточным,
вновь брести в утро и бренчать выдуманным бубенчиком на воображаемом шутовском колпаке
и невесть откуда взявшимися прозрачными колокольчиками на башмаках.
Бубенчик оповещает о приближении ещё не протрезвевших, но лучезарных, рассеивающих мглу туманными очами дворников,
колокольчики – незримых, беспечных кузнечиков в снегу...
Снег под новогоднее утро всегда бывает усеян такими невиданными кузнечиками -
чуткими, робкими, прихотливыми…
В их неразличимой на слух, но, странным образом, всё же ощущаемой музыке подрагивает иное время –
то, которое никуда не торопит,
не ведает про «начало» и не знает, что такое «исход»,
легко принимает форму пылинки
И наполняет собой сосуд самой неисчислимой жизни...
Не смолкают в снегу кузнечики,
виночерпии лунных браг –
наваждение скоротечное...
хрупкий оберег декабря…
Зачерпнув этих звуков вдосталь, и
связь со всеми и всем сознав,
потрясенный, роднится с сёстрами-
колоколенками рукав
молчаливой реки, которая
и во вретище ледяном
воздух всеми вбирает порами...
всё сроднилось - фонарь и дом,
и как будто в прозренье замерший
ветер – с занавесью в окне…
И всё шепчешь в смятенье: пора уже
частью целого стать и мне…