М.Д.А.
И снова потянулись серовато-синие будни. За часом час ловлю и глотаю пыльный воздух, поднятый ногами юзеров. За часом час сверлю глазами экран монитора, и умираю от глухой боли в левом боку самолюбия. И, кажется, пространство сжимается всё больше и больше в маленькую коробочку с голубыми стенами, и не звонка, ни письма, ни гостей, ни друзей, даже кошка, и та смотрела всё утро исподлобья. За окном плыло холодное утро, в тарелке плескалась ледяная окрошка, а в груди бултыхался остывающий орган, не подающий признаков жизни уже много месяцев. Удивляет, что я жалуюсь на такие вещи, которые сопутствуют мне по жизни, и казалось, уже должен был смириться с этим, да не тут-то было! Ещё работают рецепторы боли, ещё не отупело ощущение реальности, а если я чувствую - значит, ещё жив! Я всегда очень долго и пристально вглядываюсь в прошлое. Очень долго потом догоняют тени сомнений, и духи неосуществившихся надежд. Может поэтому, мне очень долго снилась старая любовь, и давно не существующие в этом мире друзья! Может поэтому большая часть моей жизни проходит внутри, и на истинную реальность остаётся только время для сна. Как люди ошибаются во мне - они видят, только то, что хотят, а я совсем другой! Я не умею считать, доверчив, и наивен, а стараюсь казаться холодным, расчётливым, эдаким человеком, знающим дело, или же необузданным мачо, без комплексов, хамом и наглецом. И эти два, три человека, абсолютно разных по характеру, живут одновременно, не обращая друг на друга внимание. А тот маленький и тихий, забитый своими сожителями в замочную скважину, молча терпит, скрежещет зубами, и садамазохирует, глядя на ужасную, полную разврата жизнь, по обе стороны двери. А когда эти мажоры, нагулявшись, уходят в небытие, на волю вырывается огромный и всепожирающий как тоска, я истинный, облепленный окурками комплексов и всяким мусором и плевками внутренней деспотии. Этот монстр мучается и страдает от своей нежизнеспособности, и как урод собора Парижской Богоматери - стонет на каменные глыбы лиц собутыльников и знакомых, безучастно глядящих в бездонную пропасть грустных глаз. А серовато-синие будни всё тянутся и тянутся, и тянутся...