Разрыли котлован
И, скидывая землю в кучу,
В гору,
Как вал для обороны,
Кладут фундамент медленно, по кирпичу.
Ушел один, исчез второй –
Я на подходе,
Чтоб встать на место
И влипнуть, будто в тесто.
Оно застынет по погоде,
И на века
Я камень в стенке, и мной она сильна,
И я сильнее в ней.
Хотя на голове моей
Стоят чужие ноги,
Мы вместе – сила,
А по нам ступают боги.
Глина, та,
Что в сердце нас, еще сыра,
Но будет нас – огромная стена!
Я рвусь: «Свободу!
Нет!
Я не стану «быть как все»,
Гордиться темным и сырым подвалом,
И радоваться, что не пьет сосед,
Что нас не заливает сверху калом!»
Тянусь вперед, ломая себе бедра
И ребра на куски круша.
Я вывернул себя, и показались недра –
Не глина там, во мне живет душа!
Но, вот…
Пришел и мой черед
Вставать в убогий строй
Той кладки немудреной и простой.
Вот уж рука протянута ко мне –
Не отстраниться, не укрыться.
Мой крик звучит, в попытке с тьмою слиться:
«Уж лучше смерть, чем быть никем в стене!»
Меня узрели: вот сияет молодец.
Отложен мой конец,
Мне лавровый венец,
И сотни три колец
Прельщать в степи овец.
Я вышел вон.
Свобода – имя мне!
Я вижу свет,
Простыл давно мой след.
В подвале заменился я соратником моим,
Не столь сияющим, не столь же дорогим.
И, кажется, его когда-то звали «Никодим»...
Не помню... Все равно...
Лежу на солнце, обольщенный своей долью,
Румяный, сытый, яркий как орнамент,
Блещу в лучах и вспоминаю с болью
Крик замурованных в фундамент:
В нем ужас осознанья нищеты,
В нем страсть, стремление к убийствам,
В нем скорбь – но окровавлены щиты,
И три рубля за похоронный марш артистам.
Я жив!
Я, созданный собою,
Блестящ, свободен, волен, крепок, свят
Для тех, кто стонет под ногами у ребят,
Которых как бы любят,
Как бы ненавидят.
Вот!
Новая волна. Красавцев, молодцов
С веселой песнею кидают, крепят на крыльцо.
«К чертям!» – кричу, повязанный –
«Пустите, твари! Чтоб вам всем
Гореть в печи на радость тем,
Кто большего достоин в этой жизни».
Вновь рвусь из сил, кромсаю себе душу.
И правлю себе грудь стальным кривым клинком,
Мечтаю лишь о том,
Чтоб выбраться наружу.
Я тот, кого вам не сломать!
Я распорол себя и дух свой обнаружил всем.
Вновь был отложен я, коль каменщик узрел:
Алмаз блестит среди каменьев на столе.
Почти что сдался я,
Устал,
Но я живой.
Нет радости – лишь осознанье рядом,
Что вскоре вновь притащат кандалы –
И на галеры. Или хуже – в платье
Какой-то монархической четы.
Бежать!
Бежать, пока свободен!
Пока не сломлен дух, пока жива мечта!
Беда...
Я признан: «Годен» –
И взят под стражу, чтоб не убежал.
Тьма.
Только тьма вокруг.
Тюрьма –
В ней сотни глаз и рук.
Стон и нытье.
Противно, аж тошнит.
«Тебя в кольцо», –
Предрек мне там старик.
Я пал,
Мне эта тьма связала руки,
А стон виски заставил поседеть.
Я ждал,
Представив себе муки,
Когда со мной кольцо захочет кто надеть.
Открылась крышка пыльного затменья,
Свет, воздух брызнули в лицо.
Свободу!
Выпал, вышел на крыльцо
И растворился прочь от темного знаменья.
Тогда
Сказал себе: «Все бывшее вершится вновь и вновь,
И к новым бедам ты себя готовь»
И я готовился,
Я рос сам над собой.
Я разум, волю приобрел зимой,
Весною вырос телом.
Летом я окреп,
И к осени мне было сорок лет.
Однажды встал я
Обозрел себя:
Беру кирпич, кладу меж двух других,
Навеки заточив
В цементную тюрьму,
Затем красивый камень я кладу
Из общей кучи прям поверх плохих.
А на руке – алмаз в златом плену.
Мне все равно.
Я здесь – там кирпичи.
Вот так рабы с низов выходят в палачи!