Явление паразитизма впервые научно описано в биологии, но термин восходит к обозначению отношений между людьми. ПАРАcIТОc* по-гречески значит дословно «кушающий рядом». cIТОc — хлеб, как в колосьях (ср. русское «жито»), так и выпеченный, а также «хлеб» в широком смысле, т.е. пища, даже жизненные ресурсы; так что близко по значению слово «паразит» можно перевести как «прихлебатель» (а не «нахлебник» — не та приставка).
Дав этимологию термина, остановлюсь на использовании его в традиционной области применения, биологии, и после этого интереснейшего экскурса перейду к наблюдениям за словесным паразитизмом и выводам из них.
Биологически явление паразитизма можно определить как ситуацию, в которой один организм использует ресурсы, так или иначе входящие в циклы обмена веществ или внешнего круговорота, организуемые другим организмом (ниже я покажу, что определение не совсем корректно). В случае обмена веществ мы имеем классический паразитизм (глисты, паразитические бактерии, многочисленные эктопаразиты — вши, блохи, клещи и т.п., паразитические грибы, вроде трутовика или ногтевого грибка, и растения, вроде омелы), в случае внешнего круговорота — напр., т.н. гнездовой паразитизм (кукушки). Как паразитизм можно рассматривать (и рассматривают) использование мускульной энергии крупных рыб (напр., акул) для перемещения рыб-прилипал. Существует также специфический генный паразитизм вирусов — последние используют не только вещества и энергию клетки организма-хозяина, но и, самое главное, его цитологические структуры — например, встраиваясь в хромосому.
Характерна для отношений паразитизма ещё односторонность. Один организм (он называется паразитом) использует ресурсы, организуемые другим, а другой (он называется хозяином) — нет. Оба слова являются терминами, поэтому не принято задаваться вопросом, чем именно хозяйствует хозяин; в научном обиходе иногда говорят попросту «хозяин гельминтов», «хозяин прилипалы» и т.п. Между тем, стоило бы говорить скорее о хозяине включённых в круговороты ресурсов. По этой логике акула — хозяин мышечной силы, а вовсе не прилипалы, и уж никак не назовёшь какого-нибудь дрозда или зяблика хозяином кукушки. Так или иначе, ситуация, в которой организмы взаимно используют ресурсы, организуемые друг другом (например, рак-отшельник и актиния на его раковине), паразитизмом не считаются. Впрочем, некоторые утверждают, что симбиоз (или мутуализм) — это и есть взаимный паразитизм.
Следует заметить, что существуют паразиты, использующие ресурсы нескольких хозяев. Таковы, например, печёночные сосальщики, на разных стадиях жизненного цикла паразитирующие на улитках и крупных позвоночных.
Довольно тонка грань между паразитизмом и хищничеством. Если вдуматься, хищник тоже использует ресурсы, организуемые жертвой, в одностороннем порядке. Говорят обычно, что хищник крупнее жертвы, а паразит мельче хозяина, но это неверно для отношений волк-олень, велосираптор-игуанодон или пиранья-едва ли не любая её жертва (пираньи всеядны). Говорят также, что хищник убивает жертву, а паразит хозяина — нет; но что, если вдуматься, делает кукушонок с птенцами хозяина гнезда? Да и чумные бациллы людей не жалуют, но они — точно никак не хищники. Кроме того, существуют т.н. травоядные животные, отношения которых с травянистыми растениями фактически один в один повторяют такую модель паразитизма: травоядное потребляет надземные части многолетних травянистых растений, которые отрастают вновь и вновь.
Сделав длинное биологическое вступление, перейду, наконец, к словам, называемым паразитами.
Если понмать термин буквально, то некие слова должны использовать ресурсы, организуемые другими словами, в одностороннем порядке.
Какие ресурсы может организовать слово? Ответив на этот вопрос, мы получим ключ к использованию термина и, возможно, отмычку к какой-то будущей теории лингвистического круговорота.
Если в поисках аналогии, подсказывающей ответ на этот вопрос, вновь обратиться к биологическому материалу, трудно пройти мимо того факта, что организм, повторюсь, организует ресурсы, входящие в циклы как внешнего круговорота, так и внутреннего обмена веществ. Выходит, он организует как некоторую часть внешнего мира, так и сам себя.
Здесь возникает, очевидно, неувязка с одним из фундаментальных законов аристотелевой логики — законом «А или не А». Нечто в одной и той же паре может быть либо организующим, либо организуемым; организм же оказывается тем и другим одновременно (причём в паре с самим собой).
Не утверждая, что соответствие законам логики обеспечивает суждению истинность, замечу, что подавляющее большинство наших суждений о мире — более того, система этих суждений — построено именно на аристотелевой логике. Поэтому любое противоречащее ей (логике) суждение оказывается тем самым вне системы и ей (системой) не поддерживается; его приходится вписывать в иную систему суждений и иную систему логических законов. Таким образом, устранить логическое противоречие нужно в целях удобства рассуждений.
Наиболее простым способом устранить означенное противоречие будет выделение в организме организующей и организуемой части. Разумеется, такое выделение условно и не учитывает массу существенных связей в организме, но оно именно УДОБНО В ЦЕЛЯХ РАССУЖДЕНИЯ. Сделав его, мы будем помнить, что всегда можем дать ему обратный ход.
Очевидно, организующей частью организма наиболее удобно будет считать его генотип или, как часто говорят в последнее время, текст ДНК. ДНК — достаточно консервативная часть организма, практически не участвующая в обменных процессах. Организуемая часть организма — его фенотип.
Как я показал в своей статье «Литературная макроэволюция и литературный фенотип» (http://www.lito.ru/sbornik/2508), своего рода «фенотипом» художественного произведения можно считать читательскую реакцию. Сам текст в этом случае — генотип произведения.
Аналогично, «генотипом» слова можно считать его запись/произнесение («текст слова»), а фенотипом — совокупность реакций адресата слова. В статье «Опыт о смысле» (http://www.lito.ru/text/11109) я показываю, что совокупность реакций адресата текста есть его смысл. Аналогично, можно говорить о смысле слова как о его «фенотипе».
Из сказанного вытекает, что паразитизмом в мире слов можно считать такую ситуацию, в которой одно слово в одностороннем порядке использует смысл, создаваемый другим словом или несколькими словами.
Не берясь исследовать ситуации, реализующие эту схему, приведу лишь один из возможных (и, возможно, спорных) примеров. Неизвестные читателю/слушателю слова, значение которых воссоздаётся им по контексту фразы, используют смысл фразы для создания собственного смысла. Для проверки этого утверждения достаточно придумать новое, вызывающее минимум ассоциаций слово или, ещё лучше, не имеющий самостоятельного значения набор символов, а затем вписать его в контекст фразы, в котором оно/он обретает смысл.
Так, смысл набора символов #$#$#$% в предложении «Я сел в #$#$#$%, заснул и проехал свою остановку» достаточно очевиден всем, кто пользуется общественным транспортом.
Именно набор символов #$#$#$% в контексте наших рассуждений следует рассматривать как слово-паразит.
Покажу, что слова, традиционно называемые паразитами («это», «значит», «типа» и т.п.), не вписываются в приведённое выше определение паразитизма, а значит, словами-паразитами не являются. Для этого достаточно обнаружить собственный смысл таких слов и установить, что они не используют окружающие слова в одностороннем порядке для создания своего смысла.
В качестве примера разберу фразу, которую я подслушал сам за собой в маршрутном такси.
Я: Остановите, пожалуйста, прямо перед улицей Дмитрия Ульянова.
Водитель: Если на светофоре встанем. Не знаю, как светофор.
Я: (1)Ну, (2)там, (3)я не знаю, (4)метров за двести (5)остановите.
1 – указание на вариативность предписываемого поведения («существует другой вариант, противоположный прежде высказанному»); 2 – отстранение говорящего от принятия решения, 3 – отстранение говорящего от ответственности за решение, 4 – порядок слов указывает на приблизительность желаемого результата, 5 – прямое указание.
Традиционно считается, что т.н. «значимой» частью фразы является: «метров за двести остановите». Очевидно, ничто в этой части фразы не указывает ни на вариативность предписываемого её адресату поведения, ни на отстранение говорящего от принятия решения и ответственности за него. Таким образом, слова «ну», «там» и оборот «я не знаю» не являются словами (фразами)-паразитами в описанном выше значении слова «паразит».
Смею предположить, что слова, традиционно называемые «паразитами», выполняют в разговорной речи своего рода ритуальную функцию. Они смягчают обращение к адресату, подчёркивают его ключевую роль в формировании предстоящего события и т.п. Для сравнения представьте, как звучала бы в маршрутном такси (в контексте описанного разговора) фраза, построенная по правилам литературного языка: «Остановите за двести метров». Шаг вправо, шаг влево — расстрел.
Из сказанного выше можно сделать следующие выводы:
1. Слово управляет реакцией адресата, т.е. смыслом.
2. Существуют слова, паразитирующие на окружающей их фразе. Это, например, слова, понятные адресату только из контекста.
3. Слова, традиционно называемые «паразитами», в контексте данного нами определения таковыми не являются. Возможно, они выполняют в разговорной речи своего рода ритуальную функцию.
__________________________________
*Символом c в данной записи передаётся греческая буква "сигма", на сайте не транслируемая
© Copyright: Сергей Алхутов, 2007, http://www.proza.ru/2007/01/22-252