Иван, ты помнишь, некогда Шекспир,
Историю сложив о принце датском,
Уподоблял острогу государство.
Хотя навряд ли бедный рыжий принц
Вполне владел рассудком и речами,
Но знаем мы, что цель разят вернее
Случайно оброненные слова.
Ты помнишь также, старый мудрый Гоббс,
Хотя и признавал необходимость,
Социального устройства, все же он,
Не отрицал, что государство – зверь,
Слепой и беспощадный, что в пучине
Его утробы тонут безвозвратно
Людские судьбы, чувства и дела.
К чему веду я мысль свою, Иван?
И почему в столь неурочный час
Тебя я беспокою, точно зная,
Что ты всецело и прилежно занят
Куреньем пчел на пасеке своей?
Поверь, Иван, есть вещи поважнее,
Чем труд, хотя и благородный труд.
Я о судьбе печальной агронома.
Вот жребий незавидный и слепой!
Не входит в ум мой, как глуха Фортуна,
К возвышенным и искренним мольбам.
Вообрази, я видел это лично:
Бедняга до конца не понимал,
За что и почему он арестован.
Их было трое: старый прокурор,
Лукавый и проворный председатель
И участковый – бодр, хоть и бит.
Они чинили обыск, но найти
В архиве агрономовом улики
Довольно затруднительно. Кругом
Замеры, цифры, сводки и таблицы.
И тут сказался опыт прокурора.
Нашли и распечатали письмо,
Как будто адресованное брату.
А в нем, помимо прочих личных тем,
Всего-то слов на два, на три абзаца.
Что, дескать, мне сомнительно, что сможем
Мы вовремя убрать весь урожай.
Конечно, приблизительна цитата,
Дословно я не помню, ибо видел
Письмо совсем не близко и мельком.
Но в тот же день его взяла машина.
Потом был суд, его итог ты знаешь:
Тюрьмы два года, после год условно,
За срыв работ и порчу тракторов.
Не скрою, мне известно: в этом деле,
Последнем, ты замешан, да и суд
Тебя коснулся тоже, но уверен,
Что действия твои, хоть неразумны,
Но общим заблужденьем смягчены.
Сейчас меня другой вопрос волнует,
И потому пишу тебе, Иван!
Доколе мы, оплот либерализма
И светоч просвещенья в сей глуши
Мириться будем с диким произволом?
Доколе будем молча наблюдать,
Цинизм начальства, ханжество властей
И одурь развращенного народа?
Настало время действовать, мой друг!
Ведь вспомни, что писал Платон в «Тимее»,
И после в «Государстве»: только тот,
Кто обладает философским знаньем,
Умеет и достоин управлять
Доверчивой и несмышленной массой.
Не мы ли те особенные люди?
Скажу от сердца – это мы, Иван!
Конечно, вижу я, что есть преграды.
Притом весьма серьезные, но мы
С тобой не одиноки в сем стремленьи.
Кругом друзья, хотя и не видны
Они столь явно. Прежде укажу
На фельдшера. Немного ницшеанством
Он увлечен, читает Фрейда, но
Меж прочих человек весьма достойный,
И жаждет с нами участь разделить.
Второй – Василий, злой детерминист,
Учитель биологии, ты знаешь
Его, я вас знакомил у NN.
Признаюсь сам, что вовсе не в восторге
От Конта и идей позитивизма,
Хотя, наверно, мало смыслю в том.
И ты, Иван, погряз в пифагорействе
И слишком углубился в герметизм.
Одумайся – не время и не место!
Покамест жду ответного письма,
Осмысли все и напиши подробно,
Что понял ты, чем занят и т. п.