Я устал быть смешным и наивным,
Притерпелся быть умным и злым.
Доброта и покорность противны,
И цинизма не радует грим.
Всё обрыдло – улыбки, гримасы,
Оскорблённой невинности фальшь:
Лица – шлюхи, что вечно согласны
Продаваться, как бросовый фарш.
Их призвание – нравиться дамам,
Их удел – оскорблять и смешить.
Сотни масок в готической раме,
Обрамляющей сон мира лжи, –
В старом зеркале – наглых ли, кротких, –
Рисовал их серебряный прах,
Выцветая на стареньких фотках –
И у женщин любимых в глазах.
Хмурый гость в перевёрнутом доме,
Чьи черты заострённо бледны, –
Кто сегодня ты, мой незнакомец,
Что глядит в меня с той стороны?
Ты устал от кривляний, быть может,
Оценив, сколь бездарна игра?
Мы не знаем друг друга – так что же?
Чем не повод свершить coup de grace?
Я цепляюсь ногтями за скулы,
Раздирая обмякшую плоть.
Кости? Мышцы? Меня обманули!
Силясь спазм тошноты побороть,
Заливаюсь недужным румянцем,
И, пытаясь себя отрицать,
Погружаю дрожащие пальцы
В гладкий латекс другого лица.
Сквозь лохмотья изорванной кожи –
Тонкий нос, губ шутливый изгиб.
Сухость их облизав осторожно,
Я вкусил безысходность тоски.
Вновь за дело! Я щеки кромсаю,
Истребляя позёрство шута.
Что за дьявол?! Под маской – другая!
Вновь – личина, и снова – не та!
Лица, лица… я в них потерялся,
Отлепляя одни от других.
Маскарад записного паяца
Тень трагизма сменяет на миг.
Вот под нею! Нет, точно, – под нею!
Я всё ближе, сейчас я найду!
Маски сброшены – я каменею,
Конвульсивно схватив… пустоту!
Смерть эмоций подобна коллапсу.
Я ищу, кровью пачкая пол,
Ту мою настоящую маску…
Дай мне бог, чтобы всё же нашёл.