Часть I
Память
6 августа 1945 года Соединенные Штаты Америки
произвели первую в истории человечества атомную бомбардировку
японского города Хиросима
Слышите, знаете, помните,
мира потомки законные?
Нас тишина вопросила,
в души врываясь с силой
Грозным набатом времени!
Помните, вы, современные?!
Помните?
Это святыня,
стоном звучащее имя —
Хиросима!
Атомный век.
Век совершенства?
Ц-и-в-и-л-и-з-а-ц-и-я —
рай и блаженство?
Век кибернетики, век электроники…
И лишь в музее пугает нас дротиком
Честный дикарь, предлагая сразиться.
Это не модно в век массового убийства!
Это не модно
в век водородных,
Ядерных,
межконтинентальных
И многих других, известных и тайных,
Бомб и ракет, что убьют моментально
Пол человечества шара земного…
Это не ново —
атомный век!
К этому тоже привык человек.
Атомный… Странное слово какое!
Нечеловеческое, полуземное,
Малопонятное и необъятное…
В нем — вся планета, на бомбе распятая
Новым Христом-мессией.
Имя ему — Хиросима.
Что ж вы не молитесь, супермены,
Богу, насквозь современному,
С нами живущему — Атому?
Вы позабыли распятого
Где-то в веках несчастного,
Чудом любви вознесенного.
Это явление частное.
Он — не Вселенная.
Но забывать современного?!
В огненной буре воскресшего,
Может быть, грязного, грешного,
Может, к груди прислоненного,
В родах кричавшего или влюбленного…
Он был рожден мгновением —
Бог современный.
Как же не помнить?
Это невыносимо!
Хиросиму…
Потеря памяти — болезнь тяжелая.
Атомная пустыня жженая —
Ужас двадцатого века,
Проклятие человека!
Как им напомнить, нынешним?
Как закричать, чтоб услышали?
Как показать незримо
Стон Хиросимы?!
Арка стоит из бетона.
Памятник.
Нет, икона!
И поклоняются ей
Каждый год в черный день.
Молятся, плачут, клянут,
Стонут и Тех зовут…
Тех, что исчезли, сгорели
в августе сорок пятого,
В августе сорок проклятого!
Люди, что вы наделали?! —
Словно глазницы белые,
Мукой и смертью окрашенные,
Камушки-капли спрашивают.
Камушки — напоминанье.
Камушек — жизнь, страданья,
Страсти и мысли бег…
Камушек — человек!
Сколько их?
Тридцать с лишним тысяч только
Убитых мгновенно, без страха и боли.
Тридцать с лишним тысяч убитых мгновенно
Во имя нового века,
во имя атомной эры!
Святые «атомной веры» —
вот они, распятые в современность!
Что ж вы не молитесь им, супермены?..
Часть II
«Апостолы»
Их было двенадцать.
Двенадцать американских летчиков составляли экипаж самолета Б-29, сбросившего атомную бомбу на Хиросиму.
Их глаза — единственные глаза, которые видели всё…
Двенадцать «апостолов» американского происхожденья.
Это они возвестили рожденье
Атомной эры.
Атомной смерти!
И не раскаялись в этом, поверьте.
Ночь…
Безмятежное черное небо…
И океан...
Он волнуется нежно,
Вечный любовник японской луны.
Светом ее — его брызги полны…
Словно купаются
нежно друг в друге
Вечно влюбленные,
вечно супруги,
Вечно вдвоем —
ночи тьма покрывалом…
Вдруг тишину о моторы порвало!
Ночь раскололась от гула, от рева!
Это рычанье напомнило снова,
Что не нужна тишина, не нужна —
В мире война!
В небе война, в море война,
всюду она!
Ночью и днем
смертью грозится
И дышит огнем!
Их глаза, покрасневшие от бессонницы,
Видели то, что не видел никто из японцев.
Их глаза, только их глаза…
В них не блеснула тогда слеза,
Ни жалости, ни стыда в их глазах.
От боли не сузились,
не побелели от ужаса…
Они работали —
«апостолы-труженики».
Выйти на цель — тоже труд,
Бомбу бросить — тоже искусство.
Им надо, чтобы попало прямо в грудь!
Чтобы попало туда, где густо…
А самолет назывался красиво:
Женское имя машина носила,
Женщины-матери — «Энола Гэй».
Эта машина убила детей!
Их стариков, их отцов, матерей…
Море смертей!
«Апостолы» современности,
Вознесенные в небеса самолетом!
Куда современнее?
Рожи покрыты потом,
На плечах — балахон Ку-Клукс-Клана.
Рана!
Кровавая рана
На худеньком теле Японии!
Пепельно-серый гриб!
Атомное зловоние…
Жарко!
Горит распятье
В руках дикаря-идиота!
Город разорван на части
Прицелом-крестом бомбомета!
Всё! Полетела!..
Сорок семь секунд,
Еще сорок семь секунд до момента
Превращения живого тела,
Превращения человека
В святыню века!
В проклятье века!
В распятье века!
Помните веки
и не забывайте, пока живые,
Вы, человеки!
Они — святые…
Кончено.
Долетела!
Рев огня!
Безмолвие пепла…
А эти смеются —
«апостолы» с юмором:
«Души вьются
япошек умерших,
Улетают на небо
с дымом и пеплом…».
Серый гриб с огненным сердцем…
Что им раскаиваться?
За это не платят,
Чин не повысят, и босс не погладит.
«Апостолы» в норме:
дают интервью,
Бодро смеются, резинку жуют…
«Апостолы»-янки — парни «что надо»,
Без предрассудков, и этому рады!
«Апостолы»-янки — они бизнесмены —
Торгуют памятью — воспоминания ценны!
Память — на доллары!
Совесть — на доллары!
Орут во всё горло:
«Мы — апостолы атомной эры!»
Кто породил вас, «апостолы»-звери?!
Часть III
Сегодня
«В сегодняшней Хиросиме мало, что напоминает о страшном августе
сорок пятого года. Молодежь уже начинает забывать этот кошмар…»
(из интервью на улицах Хиросимы)
Стоят многоэтажные дома.
Модерн украшен зеленью газона
На месте, где оставила война
«Сплошного пораженья зону».
Да, жизнь живуча,
что тут говорить?
Растет и лезет, как цветок из камня.
Пусть солнце скрыла атомная туча,
Которая дождем старается убить,
Которая вокруг всё обращает в пламень…
Но жизнь живуча,
что тут говорить?
И вновь она цветком украсит камень.
Да, жизнь сильна.
Не смог ее угробить
Всесильный Атом, что упал сюда.
Но смерть была!
Об этом надо помнить!
Да, смерть была…
Уносит и сейчас, как вешняя вода,
Тех, кто отмечен был лучами страшной бомбы.
Им не забыть кошмара никогда,
Им не сорвать смертельной пломбы…
Им не забыть.
А помнят ли другие —
Те, что родились через много лет?
Двадцатилетие, потомки, молодые…
Вот эти помнят?
Да…
А, может, — нет?..
Другая жизнь, другие интересы
у молодых:
Деньги, любовницы, «мерседесы»,
Особняки и дачи,
Цветные телепередачи,
Наркотиков дымный рай,
Рок музыки дикий лай…
Где тут упомнить — столько забот! —
О жертвах каких-то,
каких-то бомб
Дремучей военной давности?
Тем более что отели, здравницы,
Универмаги и дансинги
Из стекла, бетона и пластика
Блистают комфортным шиком!
Проспекты наматывают на шины
«Тойоты», «опели», «форды»…
Кругом — благородные морды:
Эта — леди, тот — джентльмен!
Истэблишмент.
Но присмотритесь:
в толпе супер-люксной
Вдруг серая куртка мелькнет —
«хибакуся»!
В глазах — пепелища,
хребты развалин…
Родные лица
углем стали!
Покрытые пеплом волосы,
Осколков кровавые полосы,
Дырявые пасти окон…
Стон!
Не слабый, чуть слышный, нет!
Немолчный, пронзительный стон,
Рвет уши и душу он,
Рвет вот уже много лет!
Многоголосый страданий гам
В ушах «хибакуси» рыдает вечно,
Как огромный, застрявший в мозгу орган!
Он из тех, кто вышел живым из атомной печи…
Он жизнь свою меряет не как мы — годами.
Нам что — родились и живем пока.
Кто занят бездельем, кто трудами,
Но, в общем-то, ровная жизнь, как доска.
«Хибакуся» родился два раза:
Первый раз, как и мы, — от природы.
В сорок пятом, обожженный огнем,
Облученный заразой,
Он снова родился.
Уже уродом.
Жизнь «хибакуси» измеряется в метрах,
Которые отделяли от эпицентра
Его в тот далекий кошмарный день —
Чем больше метров, тем дольше жизнь!
Но всюду за ним, коварно как рысь,
Ползет неотвязная смерти тень.
И ей не скажешь, проклятой, — «брысь»!
Она не боится — ползет и ждет,
И скоро напрыгнет,
и скоро сожрет!
Их скоро не будет,
людей, что помнят.
А эти — забудут
и Хиросиму, и бомбу…
Вместо эпилога
Сказал американский генерал,
Цинизма наждаком проехался по коже:
«Тот, кому выпало тогда, тот умирал,
И нет напоминаний больше».
Да, генерал, напоминаний нет —
Развеян пепел атомный по свету…
Одни сгорели, от других скелет
Остался сохлый —
он не ждет ответа.
Треть миллиона жизней!
Мало? Много?..
Не знаю.
Только знаю — эта бомба
Была малютка, крошка
и в сравненье
Нейдёт с тем супер атомным твореньем,
Которое хранит Земля сейчас…
Нажмите только клавишу —
и Н-А-А-С!..
г. Сухуми,
1975 г.