Домработница доносит, как велено:
«У хозяйки – старческий маразм и лень:
Полдня в ночнушке и постель не застелена.
Волосы распустит – ходит как олень.
Ходит босая, давно тапки сношены.
На вопрос не отвечает, как не слышит.
И стихи давным-давно позаброшены».
Но особист дрожит. А вдруг опять напишет?
Время гимнов и бравурных песен
Молотит, никого не щадя.
Но одно слово её перевесит
Все славословия в адрес вождя.
Особист, называя голубкой,
Домработнице гладит бедро.
А вдруг в раздумьях, с потухшею трубкой,
Вождь признает старухи перо.
И гуляет под синей фуражкой
Мысль тревоги и боли полна:
В треугольник он загнан бедняжка –
Домработница, вождь и Она.
И когда вся страна немеет,
Когда стоны почти не слышны.
Одно слово её сильнее
Всех конвойных дивизий страны.
Молодой ходил со «шпалой», всё мечтал о звёздах.
А теперь хоть голову клади на рельс.
Если что случится, сразу станет поздно.
И тогда хоть стреляйся, хоть в петлю лезь.
И ему это хорошо известно,
Не помогут ни звёзды, ни анкета.
И самоубийство тоже, в общем бесполезно.
Здесь достанут даже с того света.
А ещё ему неприятно,
Что неясно по чьей вине.
Её слово ему непонятно
И страшней оттого вдвойне.
Домработнице он шепчет на ухо,
Упираясь коленями в её коленки:
«На Соловки б хорошо старуху,
А ещё лучше и проще так сразу к стенке».
Она смотрит на него слегка обалдело.
Неужели он не понял мысль простую?
А поставлен вождём на большое дело.
Никакого смысла стрелять в святую.
А если завтра война, и бомбы
Рухнет вниз под смертельный вой?
Так одно слово её способно
Даже труса поднять на бой.
А у неё всё не так, да скажем честно – плохо!
Но, не смотря на все расстрелы и аресты близких,
Она будет возвышаться над эпохой
Босоногим и растрепанным обелиском.
У ворот тюремных всё как всегда уныло.
И она в очередях томиться будет снова,
Чтобы передать табак, носки, бельё и мыло.
Но не в силах изменить или отвергнуть слово.
И пусть старческий глаз слезится,
И подрагивает рука.
Но строка за строкой ложится
На века. На века.
Февраль 2006 г. Курск.