Виссонами волос скучающий висок
Курчавится дрожащей мысли точка
И хризантема рук. И голос из высот
Сопрано холодеет возле мочки.
Да, прима не поет. Она давным-давно
В квартирной кисее и абажурах.
Удержан век в ее спине прямой
Бровь приподнята, как актер котурном.
Мир у себя в запасниках хранит
Стареющих певиц – кавалергардов
Разбитых армий, – вышедший парик,
Из этой моды в будущую завтра.
Мир – только память, память о своем, –
Иначе рассыпается на части
Замок, бороздок не сочтя с ключом,
В каком-то дне, в пропавшем получасе.
Мир видит память взгляда об окне,
Проспекте, переулке, незнакомце,
Там голоса бемоль – не помню чей –
Летит из-под пластинки граммофонной.
Мир сохраняет вышивку кулис,
Уставшую от времени походку,
Осанку зданий прошловековых,
Взъерошенного стужей зимородка.
Какие тени провожают нас!
Все в тот же путь, известный всем. Все в тот же!
Там кто-то впрок каденцию припас,
Там кто-то вновь разучивает «Тоску».
Слащавой патокой пережитых ночей,
Медовым марсельпрустовым печеньем,
Передвигаясь в свой перегилей,
Луна, чужим прославлена свеченьем.
Да, прима не поет. Увы... Мы кофе пьем…
Мы смотрим на Луну сквозь занавеску.
И, если где-нибудь хоть раз живем,
То станется, что не совсем бесследно.