Город просыпался. С хрустом расправляя корявые ветви деревьев, он сонно жмурился на восход занавесками в многочисленных окнах. Невыспавшиеся люди как всегда спешили по своим людским делам. Голуби и воробьи, казалось, вовсе никогда не спящие, выис-кивали корм на извилистых улочках. И, надо заметить – небезрезультатно…
Город любил птиц, он вообще любил всех своих обитателей, даже собак. Хотя, впрочем, собак Город не особенно жаловал, считая их слишком шумными, грязными и все портящими созданиями, однако, мириться с их обществом все же приходилось, так как собаки, по мнению многих, являются неотъемлемой частью любого города, не зависимо от того, есть в нем кошки или нет. Кстати, кошки нравились Городу куда больше. Элегантные и грациозные, они умели сохранять независимость, даже лежа на коленях любимой хозяйки. Поэтому кошек здесь было гораздо больше, чем собак, хотя временами и казалось, что это не так…
Тем временем Город неспешно разгладил еще не успевшие опасть, но уже изрядно пожелтевшие листья молоденьких кленов, попутно прикрыл крышку канализационного люка на пути пожилого гражданина с собачкой, небрежно просыпал несколько семечек из кармана спешащего прохожего прямо на голову взъерошенному воробью и принялся раскладывать замысловатым узором уже опавшие листья в старом парке. Парк являлся для Города предметом гордости. Безукоризненно выровненные аллеи, аккуратные оградки, беседки и заборчики, чисто выметенные дорожки и газоны, все это имело весьма и весьма ухоженный вид, раскидистые деревья придавали этому месту толику романтики и загадочности.
Но тут, что-то отвлекло Город от неспешного раскладывания разноцветных листьев. Ах, это всего лишь Лида, или теперь уже Лидия Анатольевна, спешит в аптеку за таблетками и микстурками для своей больной дочки - Настеньки. Кажется, девочка третий день лежит в постели с высокой температурой. Добрый доктор Гребенкин, осматривающий девочку, уверенно сказал, что это всего лишь грипп, и что сейчас для этого самый сезон, и что не стоит так переживать – девочка крепкая, должна скоро поправиться. Один лишь Город знал, что это не просто грипп, однако, он знал так же, что здесь действительно нет ничего страшного. Просто у каждого ребенка наступает период, когда в нем погибает вера в чудеса. Город знал так же, что у каждого этот период наступает в разное время, у одних – довольно быстро, а у других же он совпадает с физической смертью организма. Кроме того, Город знал, что если умершее чувство вовремя не отделить от тела, то это может привести к весьма печальным последствиям. Однако «не стоит переживать», - как сказал добрый доктор, сюда наверняка уже направили необходимого человека, с тем, чтобы произвел все необходимые операции. По-этому, благополучно забыв об этой проблеме, Город вновь принялся увлеченно раскладывать яркие листочки в одному ему ведомый узор, насвистывая что-то веселое ветерком в кронах деревьев…
…Между тем небольшая крытая повозка, запряженная одной единственной кобылой, неспешно пересекла границу маленького городка, настолько маленького, что его даже не всегда отмечали на картах. Возница иногда взмахивал кнутом и громкими окриками заставлял кобылу двигаться быстрее, неохотно она повиновалась, однако, пробежав некоторое время, опять переходила на шаг.
Неулыбчивый постовой, проводил повозку хмурым взглядом, подумав про себя что-то вроде: ”Какого черта он тут делает?..”, он продолжил нести свою скучную вахту, тайком мечтая о бутылочке «Камю», припрятанной в гараже за старыми канистрами.
Повозка же, позвякивая бубенцами, покатила дальше, с какой-то таинственной целью, а может и без нее.
Непривычные звуки заставили обернуться и молодого музыканта, бредущего на репетицию в другой конец города. В голове его тут же пронеслась масса знакомых и не очень мелодий, складываясь во что-то не определенное, но, определенно, прекрасное. При этом, он невольно ускорил шаг, чтобы скорее воплотить новую мелодию в жизнь, скажем на саксофоне, или – скрипке, а может даже на флейте, нужно будет испробовать все варианты. А что если добавить фортепьяно?.. Да, нужно непременно добавить фортепьяно…
Повозка же, не спеша, покатила дальше. Старая кобыла монотонно цокала копытами по еще не нагретому солнцем асфальту, несколько бубенцов подрагивали в такт ее шагам, наполняя воздух задорным перезвоном, а угрюмый возница изредка покрикивал на то и дело замедляющую шаг лошадь. Так, позвякивая, постукивая и покрикивая, повозка приблизилась к одному из немногочисленных пятиэтажных домов. Возница, кряхтя, слез на землю, и вразвалочку двинулся в подъезд. Кобыла, наклонив голову, попыталась сорвать несколько чахлых травинок у дороги, с третьей попытки ей это удалось. Возница снова показался в дверях подъезда, неся в руках сверток, неаккуратно обвязанный тонкой веревкой. Кинув сверток в повозку, он с трудом взобрался на козлы и, прикрикнув на лошадь, направил повозку далее по дороге. Покинув город, он свернул на неширокую грунтовую дорогу, ведущую в лес, и зачем-то принялся вслух считать проползающие слева деревья, иногда, когда колеса наезжали на особо крупный ухаб, счет перемежался не громкой бранью, в которой изредка проскальзывали непонятные термины и обороты. Досчитав до ста пятидесяти трех, возница остановил лошадь, спрыгнул на землю и подошел к дереву, названному сто пятьдесят третьим. Усмехнувшись, он обошел дерево три раза, затем постучал по нему, и, сплюнув через левое плечо, взобрался обратно на козлы. Кобыла все так же неспешно побрела дальше.
Вскоре лесок расступился, и перед извозчиком и его кобылой открылась весьма необычная картина, совсем не характерная для этих мест.
Абсолютно ровная поляна, усыпанная невысокими холмиками земли, была окружена со всех сторон густым непролазным лесом. Среди холмиков не росло ни травинки, зато с вершин некоторых из них поднимались в небо тоненькие стебельки, с большими мясистыми листьями на верхушке. Еще радом с каждым холмиком был колышек, с латунной табличкой.
Возница оставил повозку на краю поляны, а сам, достав сверток и лопату, двинулся между холмиков, почему-то обходя те из них, на которых поднимались стебельки. Дойдя до свежевырытой ямы недалеко от края поляны, он бросил в нее сверток и, не спеша, при-нялся кидать туда же лопатой землю. Вскоре над ямой образовался солидный холмик земли. Возница, воткнув лопату в землю, двинулся к повозке. Забравшись в нее, он долго там возился, пока, наконец, не спрыгнул на землю, держа в руках деревянный кол с латунной табличкой. Потом, перегнувшись через борт повозки, он выволок оттуда здоровенную кувалду, и, таща ее за собой, двинулся к тому месту, где оставил лопату. Там он вбил кол в землю, забавно кряхтя каждый раз, когда поднимал кувалду над головой. Когда дело было сделано, он обвел взглядом усталого человека всю поляну, задержав его на табличке только что вбитого кола. И, заметя, что та висит не совсем ровно, поправил ее так, чтобы выгравированное на ней число сто пятьдесят три смотрело в сторону оставленной им повозки.
Вскоре повозка вновь показалась на большой дороге, ведущей в город, только теперь она двигалась в противоположную сторону…
…Закончив раскладывание листьев, Город оглядел полученный результат, и доволь-ный собой, принялся от скуки насвистывать мелодию, которую он услышал от молодого музыканта, наигрывающего ее на флейте у себя дома…
Настенька вскоре поправилась, и пошла в школу, однако доктор еще несколько раз приходил к ним проверить все ли в порядке, пока, наконец, не женился на Лидии Анатольевне, два года назад потерявшей мужа. Свадьба была громкой, веселой, Город искренне радовался за молодых, и даже устроил солнечную теплую погоду, так не свойственную середине ноября…