Душно, дымно, пьяно,
Громко, прело, рьяно
Душность, дымность, хмель
Меня сосут, как карамель.
Я оскудел уже наполовину,
Обливши стул и ноздри запрокинув.
...А вздохи отзывались бурым помутненьем
В мясе деревянной балки потолка,
Летучими мышами, наблюдая свысока,
На нём висят зонты с крылами из шагрени.
Будто маятник неугомонная, на траурный манер,
Взвивалась вверх спираль змеиного скелета…
Тоном в розовый период Пикассо и листья бересклета, -
Блеклый, жухлый, вялый раскачелился торшер.
Сквозь тканетрещины харкнул нa стену
Сгустком света, потянувшимся устало вниз
Сороконожкой к щели для брезгливых крыс,
Цепляясь за шершавость шёрсткой пенной.
Я смешной паяц, небрежно нахлобучивший колпак,
Сижу и лыблюсь… что-то совесть разбрехалась.
Ну, к чертям, позволь побыть преступным малость,
Выйди из меня попудрить нос и вынуть зрак!
Люблю изящно шелестеть на стадии нигредо,
И блестеть, как мякоть наизнанку вывернутых слив.
Табак, ты грудь мою в термитник превратив,
Отцокал opus 35 по мне лизалом муравьеда.
Дохает, как я, чахоточно, оконное стекло,
Когда в него распухшим телом ветер ломит
Пьяный в шторм от иноземных алкоголей,
Принятых недавно там, откуда занесло.
АПЧеХов!
«Будь здорова! Пусть твой садик пышет вишней!»
Славно изукрасив брызгами кровавыми мой лоб,
Случайная Кокотка и Холерка, Кисонька и Клоп,
Срыгнула алым скуку с нежеланием быть лишней.
Как липидной плёнкой взлощен круглый лик,
Под пахоту шрамлённый и бугристый!
Кисонька представилась мне музой трубочиста,
Кто ей чистить горло по ночам привык.
Пустые звуки, буквы, нотки у беседы-инвалида,
Отрешённо правлю галстуком свой щитовидный зоб,
Передо мной сквозной каркас, мой взор утоп
В провалах на лице холодной и немой кариатиды,
Удерживавшей похоть, духоту и смрад… -
My Gift – подарок, Der Gift – яд,
Подаренный мне этим кабаком, чья плоть изрыта,
Размытый силуэт и ржаво-жёлтый вид помят.
В нём горький смрад неистребим и я неизничтожим,
Покуда пью, курю и жру себя вот так,
Покуда не снесён по плечи мой колпак,
И мрак тенист, что кутает до боли осторожно.