Сбудется? Нет? Иль неделя прибавится к трём.
Знаешь, родной, только это наверно, неважно.
Мир за окном всё летит сквозь весну ноябрём.
Неотвратимо. Фанерно. Безбожно. Вальяжно.
Если бы сквозь. Или вкось. Только боль на разрыв.
Не удержать и почти невозможно держаться.
Шесть на часах. Равноправие двух половин.
Мир продолжает паденье в цветеньи. Мне страшно.
Я не держусь. Я почти что уже не держусь.
Вот только слёзы живут совершенно отдельно.
По-человечьи над Лазарем плачет Иисус.
От сострадания до чуда его воскресенья.
Плачу и я. И сгущается в сердце печаль
Чем-то медовым лечебным ложится на раны.
Может, сумеет забыть про меня календарь.
Я научусь не разменивать повесть на драмы.
Помнит ли верба, в стеклянном стакане, тоску
Семени в почве? О небе? А помнит ли сердце?
Что с молоком мы вкушаем, припавши к сосцу?
Так ли невинна наивная шалость младенца….
Вновь застревает в гортани цветочная пыль.
Так и приходит удушье красиво и жутко?
Кто-то идет заливать жар страстей в магазин.
Много трагедий хранит телефонная будка.
В мире, где мнение ставят превыше любви,
А красота вызывает не нежность, а похоть,
Сердце, наполнившись болью, замрет. Раз. Два. Три.
Чья-то ладонь вдруг поддержит девчонку под локоть.
Нет, мой родной, от тебя я не счастья ищу.
Плакать учусь, и становится восковым сердце.
Ты не сердись, что все чаще подолгу молчу.
Просто боюсь не дождаться тебя, иноверца.