Меня все-таки совратил рынок.
Там будет весело, много людей –
можно же что-то и продать.
А у меня несколько необожженных горшков.
Встану завтра пораньше, обожгу их
и после обеда продам.
Утром повалил мокрый густой снег,
но отступать я не стал.
Принялся стаскивать на дно оврага
повалившиеся деревья.
Граб, даже трухлявый снаружи,
внутри был твердым, как кость.
Дерево шипело, дымило - но огонь есть огонь.
Черный, с опаленными волосами,
я наконец отшвырнул в сторону пилу
и выпрямился над раскаленной норой.
(Похоже, это была брошенная лисья...)
Ухало пламя, белели угли...
Узнать время можно было только по солнцу,
но снег шел, не переставая.
Здесь на дне оврага он и длинные мокрые стволы
словно тысячей километров
отрезали мой огонь
от рынка в центре Киева.
А там мои горшки
могли наполниться монетами.
Но, видно, руки, ободранные в кровь,
знали им цену, потому что
решили подарить эти деньги огню и снегу –
единственным свидетелям того,
как меня все-таки совратил рынок.
Может, за подарки простят они мне...
Но, присев подальше от огня,
краем глаза я заметил новых свидетелей –
несколько муравьев, вялых, но все же любопытных,
как и я, издалека приглядывались к огню,
настороженно ощупывая нагретую землю.
Для них все это тоже может стать важным.
Вот так же, бродя
у Дальних пещер Лавры,
я однажды увидел в крапиве кость
чуть покрупнее человеческой,
в ее отверстии шевелился клубок рыжих муравьев.
Сама судьба послала мне этих покупателей –
что ж, смотрите, товар готов –
обугленной палкой разгребаю жар.
Большой комок – это горшок.
Он – как человек и одновременно как человеческий дом.
Вижу, как мерцает его кожа.
Этот миг – лучший в жизни.
На щеках расцвел румянец,
уже бегут первые тени.
Туго натянутая кожа держит жар.
Сейчас все так сплелось вокруг нас,
что мы оказались в самом центре:
над головой снег без просвета,
за спиной – черные стволы,
под ногами - месиво из снега и пепла,
а под всем этим чуть прогретая сверху земля.
Из этой ловушки не выбраться засветло.
Но глядите, что я сейчас сделаю –
пока не потускнел жар
беру кол и сбиваю
нависшую козырьком над выгоревшей ямой землю.
Так одним ударом страшной лапы
на исходе зимы рушит медведь свою берлогу
со всеми теплыми снами,
которые честно заработал в одиноких летних поисках.
Может, я тоже кажусь вам, глядящим с нагретой земли,
беспокойным зверем на снегу?
Или вы дожидаетесь, пока я упаду,
чтоб рассказать тогда всем,
как меня совратил рынок?
Но я не успел и все заграбастал жар...
С украинского