У вдовы капитана пара белых мышей
жила в кухне дырявой на столике,
а еще был и кенар Мишель,
носовые платки-треугольники.
Но не знает никто, где ночует она
и в каких катакомбах вкушает просфиру.
Шлема Фишер частенько давал ей банан,
или овощ другой, или фигу.
(А старший из Андруховичей
еще хлеб давал к овощу).
Королева задворок, где камень да пыль,
как капуста, укутана листьями шалей.
Ну, а тот капитан - что за малый он был?
Молодым, верно, помер и шалым.
Потому-то приникла пречиста вдова
к алтарю ледяного колодца,
что глубокая эта святая вода
на нее, как забвенье, прольется.
На решетке потом, как на прутьях вербы,
свои шали она развернула,как свиток,
одиночества эти сушила гербы,
неприкаянна, как пережиток.
А не стало ее - так и Рынок зачах,
лишь пески аравийские ей след заметали.
Отлетела, говорят, на белых платках.
А еще - что зарыли ее санитары.
С украинского
ПАНI КАПIТАНОВА
Капiтаньска вдова мала бiлих мишей
в закапелку дірявої кухнi ,
а ще в неї був канарок Мiшель
i носовички трикутнi..
Втiм, нiхто не знав, де ночує вона,
по яких катакомбах приносить офiру?
Шльома Фiшер подеколи давав їй банан,
або iнший овоч , або фiгу.
(А найстарший з-помiж Андруховичiв
ще й хлiба давав до овочiв).
Королева завулкiв у вереттi одiнь,
капустина в лататтi хустин.
А той капiтан - що вiн був за один,
певно, вмер молодим i пустим?
І тому вклякала пречиста вдова
перед вiвтарем зимної студнi,
щоб глибинна летюча священна вода
змила з неї цi свята i буднi.
А тодi розгортала полотна хустин
на рослинных ребрах решiток ,
i привселюдно сушила цi герби самоти,
недоречна, як пережиток.
А не стало її - та й Ринок зачах,
лиш пiски аравiйскi слiд її замiтали.
Вiдлетiла, кажуть, на бiлих носовичках.
А ще кажуть, заховали її санiтари.