В тесной дежурке сидели врачи,
что-то писали... Он молча курил.
Запахи йода, эфира, бинтов
дым сигаретный не мог перебить.
Знать бы, как память в себе отключить!..
Пить – бесполезно. Давай, говори.
Девочка в плюшевом жёлтом пальто, кровь цвета ягод ноябрьских рябин...
Лента событий, опять и опять,
крутится в ватно-пустой голове:
шорохи шин, свет приборной доски,
слякотный вечер, все мчатся домой...
Как бы всё это назад отмотать?
Разве не памятью жив человек? Той, что разрезала мозг на куски:
только б не ты, – кто угодно другой!..
Контуры трёх с половиной секунд:
тормоз... занос... звук удара... И ВСЁ.
Кажется, можно вернуться назад: скорость уменьшить, запить, заболеть,
выбрать какой-то окольный маршрут,
всё, всё на свете, – лишь только б лицо
это не видеть, и эти глаза.
Только не быть – тем, кто выдал билет
неосторожно метнувшейся сквозь
рваный поток проходящих машин...
Вот он, конец всех на свете начал:
детское тело, неловким комком.
Что было дальше? Куда её вёз?
Дверь неотложки пытался крушить,
что-то кричал безразличным врачам... После обмяк, как-то слишком легко.
Главный сказал: “Успокойся, давай
сделаем флуфеназина укол.
В том, что случилось, никто не винит... –
тот, из ГАИ, попросил передать.”
Мимо больницы проехал трамвай.
Слёзы размазав дрожащей рукой, выдохнул, глядя в окно на огни:
“В том и беда.
В том-то вся и беда.”