Пластилин

Для неё быть живой, означает носить в левом глазу солнечное затмение, а в правом - озеро русалочьей крови с гладким серебряным зверем, растёкшимся по игольчатому дну, и постоянно позволять отражённому свету заглядывать в эти глаза, только изредка, на короткие секунды забывая, что пока они закрыты, никто, и ничто не может умереть. Она - тайна. Она непрочность, скрытая в твёрдости. Для неё быть живой - значит держать пластилин мира в сломанных пальцах, согревая и размягчая его собственной кровью; и самой быть пластилином для мира, позволяя ему непрерывно перелепливать и перекраивать свою податливую женственную суть. Говорить о ней - всё равно что проникать пальцами в тёплые, сонные губы любимого, с величайшей нежностью, сквозь стоны и кровь добираясь до его сокровенных мыслей. И ещё, это значит навсегда потерять уверенность в том, что за одним рассветом не может последовать четырнадцати закатов. Говорить о ней, значит взять дрожащими руками молоток, и бить её по прозрачным красивым пальцам, чтобы боль и алый, живой сок сделали их прочнее пластилина. Может быть, она и есть смерть... Наверняка это не известно... Зато известно, что о ней, как и о смерти, нельзя говорить слишком много. Каждый, кто знает, что она может вдыхать огонь, и выдыхать воду, должен знать также и то, что эта вода нужна ей, чтобы залечивать трещинки неба, остающиеся от каждой попытки говорить о невыразимом, и от каждой неправильно понятой тайны.