Вот уже пятый или шестой час он шел сквозь чащу леса, продираясь меж осклизлых коряг и узловатых сучьев, вязня по щиколотку в неясного происхождения влажности, отчего промокшие ботинки с налипающими на них комьями глины становились шаг от шага тяжелей, и счастливым облегчением воспринималось каждое кратковременное освобождение ноги от чрезмерной тяжести, когда месиво, не выдержав собственного веса, отрывалось от подошвы и неслышно падало наземь. Струящийся со лба пот вперемешку с сыростью осеннего леса, проторив по лицу устойчивые ручейки, уже не обращал на себя внимание идущего. Он не знал, куда и зачем он идет сквозь эту ночь и этот лес, не знал времени и азимута, не знал конечной цели стремления. Да ему и не интересно было это знать - он шел вперед по стопам Ощущения, всем телом интуитивно чувствуя Единство природы и мысли и наслаждаясь совершенством их гармонии. Где грань между тенью и явью, он тоже не знал, но смутно догадывался, что сейчас этой гранью является он сам.
Он уже не чувствовал боли, жажды или усталости, давно сбросил стесняющую движения верхнюю одежду. Истерзанное в кровь тело, казалось, излучало слабо-серебристое сияние - такого цвета бывает туман на дне оврага в предрассветную пору. Он не чувствовал холода - разгоряченные, донельзя напряженные мышцы играли теплом; каким-то двенадцатым чувством он осязал скорое наступление рассвета и, ликуя, предвкушал прозрачно-ласковое объятие первых солнечных лучей.
Он не был ни фанатиком, ни сумасшедшим, ничто человеческое не было ему чуждо. Одного лишь единственного мучительно боялся он, отправляясь в путь - вдруг задать себе страшный, разрушительный вопрос: к чему все это?.. Но сейчас ничто уже не могло остановить его, и он упрямо и властно шагал навстречу Солнцу…
***
Его нашли на третьи сутки. Он лежал на спине посреди огромного, сверкающего новорожденным инеем, поля. Кровь на изодранном в клочья теле запеклась странной китайской татуировкой, промокшие некогда волосы тоже покрылись инеем и оттого выглядели седыми; скулы свела глубокая волевая судорога, распахнутые настежь глаза, казалось, были устремлены в самое сердце бездонного и абсолютно чистого в тот день морозного неба. Широко раскинутые руки готовы были обнять всю Вселенную. Он лежал на границе земли и воздуха, будто атлант, возложив на себя небосвод.
И были похороны, цветы, слезы, свечи. И были тихие разговоры, пересуды и воспоминания. В общем-то, я никогда не знал его лично. Может, встречал на улице или в метро, не помню…
Дошел ли он до мечты? Бог весть. Но устремленные в небо глаза его были полны неземного, необъяснимого никаким языком, необычайно великого по глубине и безграничности своей, и в то же время поражающего искренностью и чистотой, такого простого человеческого Счастья.
А ночью была гроза…
20.01.97