Дело было темной ночью скверной
на одной старинной буровой.
Новый год мы встретили за керном.
Я стоял под ветром чуть живой,
Проклиная северную вьюгу и собачью должность (все – в уме).
Как же было холодно и туго отмывать куски камней во тьме,
Складывать их в грязную коробку, прикрывая морду от ветров…
Новый Год! Сейчас бы рюмку (стопку), хлопнуть в потолок бы славной пробкой…
Но процесс бурения – суров!
Он не признает ни непогоды, ни каких-то праздников и дат.
- Новый год?! – Работайте, уроды, вам за это платят, - говорят!
В эту ночь несчастий шквал повальный шел свинцовым фронтом, как пурга.
Стала ночь буквально кернавальной, и, как это ни было печально,
Нам не дали выпить ни фига.
Вытрясли мы керн из длинной трубки, вымыли железные мостки,
И, скуля, пошли к себе – по рубкам, чтоб строчить отчетные листки,
Выбивая на клавиатуре ворохи привычных слов и строк.
За стеной ревели злые бури, и далек был долгожданный срок, -
Впереди висели две недели до кончины срока-подлеца;
Мы, сопя, работали и бдели, морщась под ударами метели,
А они висели и свистели, и, казалось, не было конца.
Повторяю: ночь была, буквально, (самый точный в мире перевод)
Самой-самой-самой кернавальной, - несмотря на то, что Новый Год.
Что бывает хуже и занудней? Разве что дисбат и серый смог.
Я не осуждаю наши будни. Не суди, - и станешь неподсудней,
Чем Судья судей – товарищ Бог.