Я в чужих краях распахал простор,
Но не пахарь я, не гость, не вор!
Долго длится спор,
но до этих пор,
странно, не заглох у нас мотор!
Рычаги в руках, на ремне – вино.
Нам идти - задание дано,
как в плохом кино,
не гуманно, но
по костям и трупам – все равно!
Мой танк и я –
словно семья,
только не ревнуй меня к нему
потому, что я люблю тебя!
Через триплекс мне было не видать,
кто посмел опять нам жизнь отдать.
Жаль – не только рать…
Нам бы птицей стать -
научиться: над землей летать!
Но приказ был дан: «Двигаться вперед!»
сквозь огонь и пыль, сквозь грязь и лед.
А на штаб налет
совершен, и вот –
тот, кто нас послал – больше не живет!
Мой танк и я –
словно семья,
только ты не смей ревновать к нему,
ведь люблю я только лишь тебя!
По ночам пишу письма о любви,
а броня у нас в саже и крови.
Сразу их не рви -
только позови,
а потом упреками трави!
Мне пора домой! Потерял покой,
опасаясь там встретить танк другой,
по земле нагой
провести рукой,
глядя на руины за рекой.
Мой танк и я –
словно семья.
Не ревнуешь ты меня к нему
потому, что я любил тебя!
Я боюсь понять, что все было зря,
что почти в конце календаря…
проще говоря,
от стыда горя,
мы с врагом одни средь ноября!
И в последней предрассветной тьме
замерли две груды на холме…
ни ему, ни мне…
Мы в своем уме!
Хорошо, что фляга на ремне!
Мой враг и я,
и больше… ни чего!
Не ревнуешь больше ни к кому…
только, как же я любил тебя!
1996