У меня есть стальная кошка. Она восседает на манер египетской:
горделиво и неприступно. Её грудная клетка спаяна из согнутых
гвоздей и скоб, её лапки представляют собой канаты штырей и
утонченных проволок, металлические пластины, часто сквозные,
дабы проветривалось нутро, воссоздают безупречную плавность
стана. Стальной костяк и стройный остов. Отдельно стоит
заметить о кошачьей челюсти, которая застыла в оскале
передней части Keuschheitgu’’rtel – того самого слегка
подернутого ржавчиной и бесчисленными следами отраженных
осад пояса целомудрия. От последнего шейного позвонка до первого
хвостового бежит мерный частокол заострённых шурупов. Сам хвост
взвивается серпантином вверх и заканчивается над черепной коробкой.
С хвоста в полусферу этой черепной коробки свисает провод,
к концу которого привязано ядро грецкого ореха, но оно
аккуратно зависает внутри, не касаясь дна. Я люблю читать
свои стихотворения этому безмолвному изваянию.
Но ещё больше я люблю гладить свою стальную кошку против шурупов.
Я средь желтолистых книг, записок, писем,
Средь зверей таксидермированных я.
Их застывший вид невероятно живописен,
Их скулящий, жалкий вид напоминал меня.
На меня глядят бездумные стеклянные глазки
Ощетиненной кукушки Зоннерата,
Дух мне помогают отвести
В час, как меховые стрелки циферблата
Бесконечность задержали на шести.
Или правда время отовсюду отрешилось,
Или просто механизм давным-давно ослаб;
Память о недавнем мой висок сверлила
Едко, глухо, как шумит иссохший граб.
У меня кисет
с приятным белым времяпровожденьем,
Небо чисто, крепко да хрустяще так;
И бурбон с ванильным запахом мигрени
Врылся, нитки пропитав, в обшлаг.
Всё как будто по утру, в 4:10-20,
Свежесть, полусон, щебечущий каштан,
Ты причастен, позволяющий вгнездяться
Пеньям птиц в твой образ дымоткан.
Переливы голубиношеих перлемутров
В преломленье взвесей вод блестят.
Я пропитан этим утром, ох уж это утро!
И она, укутанная в яблоневый сад.
С ней мой ясный день и поздний вечер,
Молоко парное льётся, льётся и журчит внутри,
Я уже томлюсь о новой встрече,
Сердце, как ошпаренную кожу, кроют волдыри.
“Астры пестрых вспышек салютажа -
Звёзды звёзды затмевают, цвет цвета;
У неё на шляпе в качестве плюмажа
Рыжий пламень лисьего хвоста.
Поцелуй наш губ глоданием казался,
Поцелуй в лицо – глоданием лица.
Рёбер треск в объятьях раздавался,
То ли у неё в груди был, то ли у меня”.
Всё её мерцанье металлическое ока...
Сгинув, День её с собой забрал
Он гирляндами в моём мозгу жестоко,
Но красиво взвешен, врозь раскинут стал.
Я не мог уснуть, неудержимо в этот сад влекомый,
Снова к ней, и я измазал яблоковой мазью рот,
И теперь, укутанный в ошметки полудрёмы
Растворяюсь - яблоневый сад в носу цветёт.