О если б в сон
могло бы обернуться
всё происшедшее,
что диктовал злой рок,
и если б в тот
мгновенно точный срок
нам было б волей суждено вернуться, –
чтоб выловить
единственный тот миг,
когда кровавый вырвался родник
из сердца вещего,
исполненного светом…
Тогда б мне искупить мою вину
за выстрел тот,
где стал поэт мишенью,
за то не отвращенное смешенье –
бессмертного у тленного в плену.
Я не могу отторгнуть ту вину
и ощутить судьбою непричастность.
Моих усилий горесть и напрасность
привязывает к явственному сну:
то не Грушницкий –
то упал Мартынов,
и для него
весь мир слепой, пустынный,
А имя его всуе проклянут.
…В блаженной магии
замедленных минут
там не затмилось небо
тенью черной:
там, над обрывом жизни,
друг Печорин
протягивает руки –
век живи.
… На что теперь все Спасы-на-Крови?
Воскрес, как Бог,
во мне, в моем ребёнке…
Оплакивают скорбные потомки
Несбывшиеся образы твои.
Пятигорск – Черкесск – Москва