Там серая шаль и коричневый пиджак,
висящие друг напротив друга.
Их вековой тет-а-тут образовал запах,
нет, уже аромат, вываливающийся из шкапа
лишь распахни скрипучие дверцы.
В этом союзе и изящество lustra,
и затхлость la peste, а случайные
шарики нафталина, будто тринадцатая нота
задержавшегося в прошлом амбре.
Клац-клац копытами, шмыг-шмыг табак,
Мой тцеппелин янтарным пламенем сгорает,
В полёте на виду у всех высвобождая
Симметрию и дымом покоптившийся костяк.
Как я взбивать решаюсь поэтическую муть,
Скелеты бледным валом валятся из шкаппа,
Сие очарованье еле видно из-за драппа,
Мне тоже в дури бредилось их отрыгнуть,
Нарочно перепутать алый уголёк и леденец
Да в горло запихнуть поглубже и послаще,
Чтоб как-то дико, что-то мельтешаще
Неслось, все начисто сломя, преследуя конец.
Да так и быть, как вечночахнущий Груфт де,
Растлистый слог на ус накокаиненный мотая,
Другой же, желтонатабаченный, макая
В пузырь чернил эстетно и avant-garde.
Мой тцеппелин, мой lustre de la peste друг!
Ты рухнешь, превратившись в красочную груду.
Мне видеть это бы со стороны, но я не буду,
Пусть облака плывут, как то – der Leichenzug.