Уютной ночью голова молчала,
лежала на подушке и молчала,
спала, наверно, очень крепким сном.
На ней свистели ноздри одичало,
они, конечно, ей принадлежали,
но все же свист лишь им принадлежал.
А голова лежала на подушке,
которая лежала на матрасе,
который был расстелен на кровати,
которая стояла на полу.
И было очень все архитектурно,
а если не ханжить а ля культурно:
многоэтажно, - надо бы сказать,
как в русском мате,
если хочешь знать.
Но ничего отнюдь не побуждало,
скрывать или выпячивать начало,
которое наглядно означало
то, что совсем излишне означать,
поскольку голова во всю молчала,
спала и ничего не понимала,
и ночь над ней бесшумная стояла,
а может, не стояла, а лежала
или, допустим, просто помогала
той голове молчавшей
крепко спать.
И слава Богу, скажем ей спасибо
за то, что и устам дала покоя,
фантазию души остановила
и ум от необдуманных поступков,
как хочешь,
а уберегла.
Или отсрочила,
по крайней мере, на день.