Я после смерти не сомкнула глаз,
летейскую плеснув украдкой воду
из чаши - прочь.
Спокойна напоказ,
я прятала под пеплосом свободу
стонать от предвкушения - придёшь -
нутром,
и ждать, не подавая вида,
выслушивая дождевую дрожь
на глинобитном потолке Аида.
Пришёл. И мановением руки
из самодельной лиры черепашьей
рассыпал полевые васильки
по каменным сердцам привратной стражи.
И, бросив охраняемый провал,
утробным басовитым трёхголосьем
тебе, забывшись, Цербер подпевал -
щенячье улыбались морды пёсьи.
И, под землёй расслышав наяву
в мотивах музыкального узора
сверчка, ручей, синицу и листву,
расплакалась, лица не пряча, Кора.
И там, куда запрещено смотреть,
на троне скрыв усталую сутулость,
о чём-то долго размышляла Смерть,
взглянула мне в глаза - и отвернулась.
Тянулась тень к сосцам молочным дня...
Но, в двух шагах от вверх ведущих сходней,
ты обернулся, глядя сквозь меня, -
на плач ревнивой флейты преисподней.