Артур О’Шонесси Из Рая в Ад
(Вольный перевод с английского)
Тот летний день давно прошёл.
(И, будто в памяти прокол,
полузабыт). Но Чья-то сила
на радость мне тогда творила
особый мир с иным светилом,
где вырос не один цветок.
Их жар мне сердце жёг.
Я дальше и заснуть уже не мог.
Там первая из женщин, в зной,
среди фиалок и вербены,
впервые встретившись со мной,
в меня вгляделась откровенно.
Ей были травы по колено.
Я вздрогнул: вот она идёт !
Она ж, смотря вперёд,
предвидела начало и исход.
Я страстных слов сдержать не мог.
Её краса, как огонёк,
зажглась там, всё благословляя.
Мне в сердце истовость святая
вошла среди земного рая.
Вся жизнь пошла другим путём.
Увы ! – Узнал потом,
что сердцем был святей, чем все кругом.
Её словечко слышал свет.
Она дала мне свой ответ.
Я думал – это голос неба.
Да он ничем иным и не был.
И сомневаться в том не мне бы.
От клятв быть верным навсегда
растает глыба льда.
И мне она тогда сказала: «Да !»
Став даже больше, чем женой,
она сполна владела мной.
Среди прекрасной пасторали,
с одними мыслями вначале,
мы лишь о вечности мечтали.
Я вёл подругу в райский сад.
Я спутнице был рад,
не ведая, что в ней таится ад.
Она – не я – напортила везде.
Она меня оставила в беде.
Я всё зову её в напасти -
она ж сама уже во власти,
должно быть, сотого несчастья.
Нам выпал ад, но я в своём.
Она – в совсем другом.
А прежде ждал нас райский окоём.
Меня измучил неуют
во тьме, где блики света мрут, -
то там пятно, то здесь лоскут.
Но я блистал и увядая.
Вот тут-то женщина вторая
опять запела мне о рае.
Ей верилось в успех:
«Найдутся небеса не хуже тех.!»
Мне в ней открылся новый край,
жарчайший Юг и летний рай.
Она шептала: «Навсегда !»,
и это слово мне тогда
сияло с неба, как звезда.
Пришла счастливая беспечность.
Открылась бесконечность –
посеребрённая в виденьях вечность.
Но вот всмотрелся я в черты
её разящей красоты –
и вспыхнула душа в смятенье.
Я снова потерпел крушенье.
Иными были устремленья.
Она любовью назвала
страсть, жёгшую до тла.
Я оттолкнул её. Она ушла.
С тех пор, как стайный дикий сброд
терзал меня весь женский род.
Я стал привычною добычей,
и сердце рвать мне – как в обычай
ввели все вместе, без различий.
Они толпятся без лица,
как возле мертвеца.
Ни горя, ни надежд. Я жду конца.
Для этих рысей – лёгок труд.
Хоть гроб, хоть склеп – и там найдут.
Прощально отблистает плами
у них у всех над головами,
и вечный ад стрельнёт из ямин
их глаз. Все вместе чередой
расправились со мной.
Но я – как есть, колючий, не ручной.
Arthur O’Shaughnessy From Heaven to Hell
Quite long ago there was a day
(A picture well-nigh washed away
Its memory seems), when, as though One
Preparing some new world with Sun
And flowers for me, having quite done,
Touched my heart keenly, bade it break
And bloom for summer’s sake, -
I seemed in sudden summer to awake.
Beside me the first woman stood,
And looked on me for the first time.
Between the pathway and the wood
See seemed to make a softer clime
For vervаin, violet, and thyme:
I saw her as she seemed; but she,
Seeing herself at me,
Knew the last day there with the first, may be.
A great flood forced my lips to part
And speak the heart’s word. O my heart !
That felt scarce holy in the fair
New earth, for so her beauty there
Seemed to be hallowing earth and air,
Changing the world some unknown way –
Alas ! for on that day
My heart was even holier Than all they !
Its one word filled up all the space
Between my praying and the place
I thought God dwelt in; sure the blue
Would know and let the answer through,
And her lips would but speak it too;
And when my heart went forth to say –
Is she not mine always ?
Lo ! heaven and earth and her own lips said, Yea.
My innermost and farthest life
Came to her, made her more than wife;
And I can say that every thought
Went to eternity, and sought
The safe place where we should be brought –
I leading her, as she first led
Me by that word she said –
The heaven I loved for, who have hell instead.
‘Twas she who marred it all, not I;
‘Twas she who left me there to die,
Fallen, and calling on her still.
Her own heart called her to fulfill
Some hundredth plight with her own ill.
From my hell here I cannot see
How far her hell may be; -
And yet there was a heaven for her and me !
Then in that dark, while some torn shred
Of the great lights extinguished
Writhed on and flickered o’er my head,
The second woman found me fair,
With fading crowns still on my hair,
And through the nights I could not bear,
The second woman said –
“There is another heaven in that one’s stead”.
A new earth seemed she, and her mouth
Some hotter summer of the south;
And when she too murmured “Always”,
The word still seemed to reach and stay
In some far blue; and I can say
Long time beside her did I lie,
Hoping to see by and by
Some silver vista of eternity.
Only, at length, beholding long
Her lurid beauty, in the strong
Red radiance of my burning soul,
I knew how terrible and whole
A ruin drew me from the goal
I dreamed of; Then my heart I bent
To love what her love meant.
She left me, and I know not where she went.
And after that, the herd and swarm
Of the wild beasts in woman’s form
That make the fallen heart their prey,
And tear it part from part, and slay
The remnant of it day by day,
Come round about me. In the gloom
Between me and the tomb,
I neither hope, nor grieve: I wait for doom.
These lynxes find me in the lone
Foul sepulchre were I am thrown;
Upon their yellow dappled hair
My last light dies; but some long glare.
Of endless hell comes straight and bare
Out their eyes. And these have done
Their fierce will one by one;
So I am what I am, and what yon shun.
From “Music and Moonlight”, 1874