Ореха жилки на старинной раме,
И трещинки в изысканной резьбе.
Стекло неровно, будто бы волнами,
И серебро шелУшится клоками,
Как память о сложившейся судьбе.
Его на свалку не отправишь в город,
Как в блёстках платья и побитый мех.
Зерцало помнит жар печи и холод,
Огонь свечей. И как был мир расколот
На этих, бывших. Победивших тех.
Смотрелись в раме щечки розовея,
Затем и бритый после тифа лоб,
Как шла она под узы Гименея,
И как морщины принимала шея,
И как хозяйку положили в гроб.
В нём что-то есть сакральное, и тайны
Трёх поколений вечных москвичей.
Пусть бязь на нём твердит, что мы летальны,
Но снимут ткань, и вновь глаза печальны,
Глядят из-за черты прошедших дней.